"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
— Ну, хватит, поехали, — прервал молчание Пацапан и тронул коня.
— Погоди, дай наглядеться, — тихо сказал Скиба и, не отрывая глаз от противоположного берега, быстро и торопливо зашептал: — А там свои, красные. Так близко свои, и неужто помирать?
— Ну, будет брехать, — крикнул Пацапан. — Езжай вперед. Тоже за вас неохота пропадать. Слыхал, что вахмистр наказывал?
Скиба тяжело вздохнул и, не отрывая взгляда от зеленого хутора, повернул коня.
— Стой, стой, Панас! — неестественно высоким голосом закричал Бунчук. — А ну, руки вверх, дядько Пацапан, руки вверх, кажу я тебе, — закричал
— Ты що, Никола, очумел чи сказился? Не шуткуй! — забормотал Пацапан, поднимая над головой руки и с недоумением разглядывая Бунчука.
— Молчи, дядько, молчи, прошу я тебя, — с усилием проговорил Никола, и Пацапан понял, что еще звук — и этот тихий Никола застрелит его. Пацапан испуганно заморгал глазами, стараясь не глядеть в побелевшее от отчаяния и решимости лицо Бунчука.
— А ну, Панас, сымай с него винтовку, — торопливо крикнул Никола опешившему Скибе. — Так, а теперь сходьте, прошу вас, дядько Пацапан, с коня.
— Братики, родные, що ж вы со мной робите, да ведь колы воны меня найдут, пропала моя головушка, под расстрел пиду, — растерянно взмолился Пацапан.
— Не бойсь, дядько, мы вас чумбуром да уздечками свяжем. Нехай на вас начальство не обижается, — радостно заговорил Скиба.
— Не поминайте лихом, дядько Пацапан, и передавайте поклон казакам. Ну, дядько, не гневайтесь на нас, прощевайте.
И оба казака, связав Пацапана, раздвинули камыши и въехали в реку.
Впереди плыл Скиба, держась за гриву коня и усиленно работая ногами. Сбоку, чуть позади него, виднелась круглая голова Николы, в черной барашковой кубанке.
— Ну, Никола, — фыркая и отплевываясь, заговорил Скиба, переворачиваясь на спину и отдыхая на воде, — вовек не забуду этого, братец!
Скиба хотел еще что-то сказать, но вдруг закричал:
— Плыви скорее, Николка, казаки!
Никола приподнял голову и увидел позади на оставленном берегу кучку конных людей. Они что-то кричали, суетливо снимая винтовки. Несколько пеших бегали по кургану и, припадая на колено, целились в беглецов.
Торопливо защелкали выстрелы, частым сухим дождем посыпались пули, вспарывая спокойную гладь реки. Несколько пуль шлепнулось у головы Скибы, и он, выпустив гриву коня, глубоко нырнул, уходя от настигавших его пуль.
В ту же секунду красноармейский пулемет дробно застучал с противоположного берега.
Пули со свистом и воем полетели через Дон.
Напрягая последние силы, Скиба судорожно поплыл к низкому пологому берегу, где ждали уже красноармейцы. Из кустов непрерывно стучал пулемет, сгоняя с кургана стреляющих людей.
Когда усталый и обессиленный Скиба вылез на берег, его подхватили сильные дружеские руки. Он торопливо обернулся назад, ища плывущего сзади Николу…
Посередине реки, колеблясь на небольших волнах, плыла, покачиваясь, черная кубанка Николы; отряхиваясь и пофыркивая, к берегу подплывал конь Бунчука.
ГЛАВА X
Часть, в которую попал Скиба, была третьим батальоном одного из полков 37-й дивизии Шевкопляса, отходившего с боем к станции Кривая Музга.
К вечеру первого дня Скиба был вызван в штаб дивизии.
— Ну что же, братцы, прощевайте, спасибо
— Во, во, ты, станичник, просись до нас. Желаю, мол, в стальную шевкоплясову дивизию, да прямо в наш полк. С нами легче.
— Оно бы словно и так, да нам в пехоту нельзя, не приучены, сызмальства на конях, — не соглашался Скиба.
— Ну вали как знаешь, браток. На коне али с земли, а все за Советы воевать. Ну, час добрый.
И Скиба, вскочив на своего пегого маштачка, направился в сопровождении двух конных конвоиров в штаб.
Проезжая мимо батальонного обоза, он вдруг увидел привязанного за чумбур к пулеметной тачанке коня Николы. Несмотря на возражения провожатых, он свернул в сторону обоза и, спешившись, подошел и погладил гриву испуганно прижавшего уши коня. Конь недоверчиво косил на него глаза и жался в сторону.
— А что, товарищ, нема где его уздечки? — пересиливая свое горе, нетвердо спросил Скиба.
— А тебе зачем, казачок? — лениво поднял голову с тачанки круглолицый солдат.
— Сменять хочу. Чтоб его памятка по смерть возле меня была, — тихо проговорил Скиба.
— Бери, браток, бери. Хоть коня со всей амуницией забрал командир, да раз такое дело, меняй, вспоминай добром покойника, — смягчившись и, видимо, понимая состояние Скибы, решил красноармеец.
Скиба быстро скинул со своего коня уздечку и, подойдя с нею к лежавшему у колеса тачанки седлу погибшего Бунчука, остановился, медленно снял с себя папаху и закрыл ею лицо.
Сопровождавшие его, словно повинуясь его движению, поспешно стянули с себя фуражки.
Наконец Скиба поднял руки от еще мокрого лица, молча перекрестился и, бережно подняв с земли блестевшую фальшивым накладным серебром уздечку Николы, трижды поцеловал ее. Зануздав ею своего коня, он быстро вскочил в седло и, не оглядываясь, крупным шагом поехал дальше.
Провожатые рысью бросились догонять его.
Невысокий, приземистый, крепкого сложения человек с широким загорелым лицом, украшенным черными, по-унтерски закрученными вверх усами, пытливо поглядел на Скибу и весело сказал:
— Седай, казачок, седай, не с генералами гутаришь, что навытяжку стоишь. А ну, хлопцы, пить-есть дайте ему с дороги, небось отощал на казенных харчах.
Скиба конфузливо улыбнулся:
— Я, господин…
Вокруг засмеялись.
— Уж не знаю, как и величать Все по нашей форме сбиваюсь.
— Какие мы господа. Здесь господ нету, господа все на той стороне, а здесь товарищи. Я вот начальник дивизии, Шевкопляс, а это кто адъютант, кто ординарец.
— Да, я знаю, — сказал Скиба. — Почитай с полгода в Таманской Красной армии, да поперед ее у Автономова был, а как белые понаперли, ну, мы бились, пока могли, а потом кто куда. Которы через степь на Астрахань подались, кого порубали, кто сам с тифу помер, а другие ссыпались по станицам. Ну и я до дому. Поначалу ничего, не трогали, ровно и позабыли, а потом как пошло… Не дай бог, что было. По станицам каратели объявились. Молодых пороть, попорют сколько не жалко, да в полки мобилизуют. А у нас так двоих братьев Пузанковых малым что не повесили. Еле старики упросили. Они и меня пороли, пятнадцать плетей дали.