Военные приключения. Выпуск 2
Шрифт:
Сын мелкопоместного дворянина, дослужившего лишь до чина поручика, Александр родился в 1780 году в сельце Есемове Ржевского уезда Тверской губернии. Восьмилетнего отец привез его в Петербург и определил в Артиллерийский шляхетский корпус. Судьба была намечена.
В 18 лет — офицер. Однако недолго — в самом начале 1805 года он подает в отставку. Рутинность службы не одного его выводила из себя и — в лишние люди. Но уже через полгода, узнав о скорой войне с Францией, он возвращается в строй. Однако лишь в августе 1807 года Сеславин получает боевое крещение — в бою при Гейльсберге.
Но — опять это «но» — натура его так и не может примириться со штатским существованием. Сеславин, возвратившись в гвардейскую конную артиллерию, уезжает волонтером в Молдавскую армию — на очередную русско-турецкую войну. Эта кампания принесла ему ряд тяжких ран, чин капитана и назначение адъютантом к военному министру, командующему 1-й Западной армией генералу от инфантерии Барклаю де Толли. В этом качестве и встретил Сеславин вскоре начавшуюся Отечественную войну.
Он храбро дрался в сражениях у местечка Островно, при Витебске, оборонял Смоленск, был в деле у деревни Лубино.
Сеславин все время в арьергарде, на долю которого выпала основная тяжесть по сдерживанию навалившейся на русских гигантской армии Наполеона.
23 августа под Гридневом Сеславин в кавалерийской контратаке получает пулевое ранение в ногу. Лечиться, однако, было уже некогда. Приближалось Бородино. Уже на следующий день он принимает участие в прелюдии бородинских баталий — в боях за Шевардинский редут. Трижды шли в атаку густые колонны французской пехоты, но русский арьергард стоял неискоренимо.
Русская артиллерия била картечью в упор. Артиллеристы временами оставляли орудия и принимали рукопашный бой, Командиры подавали пример подчиненным. Одним из таких начальников был и Сеславин. К вечеру французские генералы, посылаемые вперед непреклонной волей императора, приказали дожечь стога, и в багровых отсветах пожара пехота в четвертый раз пошла на приступ. Командующий обороной редута генерал-лейтенант Горчаков, племянник Суворова, приказал генерал-майору Неверовскому задержать неприятеля. У того в резерве был лишь один батальон Одесского пехотного полка. Неверовский приказал ссыпать порох с полок и повел батальон в штыковую. Французская колонна обратилась в бегство, а подоспевшая к Неверовскому 2-я кирасирская дивизия довершила разгром. Французы, выделяясь на фоне зарева черными четкими мишенями, падали и падали.
Уже ночью арьергард по приказу Кутузова отступил на основные позиции к главным силам объединенной армии.
Затяжной бой — не лучший способ лечения от ран, но Сеславин не мог себе и помыслить, что в такое время он может хоть на минуту покинуть армию, боевых товарищей.
Первые часы Бородина он — подобно другим адъютантам — был неотлучно при Барклае де Толли. Но уже в одиннадцатом часу утра Барклай, заметив, что французы начинают сосредоточивать значительные силы против батареи Раевского, приказал Сеславину взять из резерва две роты конной артиллерии и установить их по своему усмотрению на батарее.
Когда Сеславин подвел
Последовавшие за тем несколько минут плохо запомнились участникам. Бой был крайне ожесточенным — никто, даже умирая, не хотел уступать. В ход шло все: рубились саблями, стреляли друг в друга в упор, дрались штыками, банниками, прикладами, кулаками. Дело доходило и до зубов. Наконец французы были отброшены от батареи, но отброшены в крайне малом количестве. Большинство их полегло здесь же или были взяты в плен.
Возвращаясь к командующему, Сеславин видел лошадь Кутайсова, забрызганную кровью ее хозяина, и смертельно бледного Багратиона, которого несли на перевязку… Бой давался тяжело.
Вскоре адъютант командующего, выполняя приказание начальства, уже вновь ехал к артиллерийскому резерву — за новыми ротами для подкрепления батареи Раевского. Французы, к этому времени захватив Семеновские высоты, установили около них и у Бородина батареи и вели перекрестный огонь более чем из 100 орудий. Именно им и надлежало противостоять привезенным Сеславиным из артрезерва ротам. Французские артиллеристы били уже по пристрелянным позициям. Русские несли тяжелые потери, но, заменяя раненую прислугу и разбитые орудия, продолжали неравную дуэль.
Сеславин вновь вернулся к командующему и вместе с ним и всей его свитой, стоя невдалеке от Центральной батареи, наблюдал за ходом ожесточенного сражения, накал которого, казалось, только еще разгорается. Бой превращался в бойню, когда никто уже не думал ни о своей жизни, ни о жизни окружающих его.
Французские кавалеристы и пехота штурмовали батарею, защищаемую дивизией генерала Лихачева. Русская пехота с трудом сдерживала двойной натиск, и когда Барклай приказал бросить им в помощь цвет русской конницы — кавалергардский и конногвардейские полки. Барклай сам вместе с немногими уцелевшими еще адъютантами, в том числе и Сеславиным, возглавил эту кавалерийскую контратаку.
Отборная русская кавалерия врезалась в массу неприятельской. Разрядив пистолеты в упор, дрались белым оружием. Светлые мундиры русских стали красными — от чужой и собственной крови. Пощады здесь никому не давали, да никто ее и не просил, Упавший больше не поднимался. Было уже около пяти часов вечера, когда конница Наполеона, не выдержав ярости сечи, отступила. У командующего после рубки осталось из двенадцати адъютантов, бывших при его особе утром, лишь трое: Сеславин, Левенштерн, Закревский.