Военные приключения. Выпуск 3
Шрифт:
Потом немцы проложили лыжню вдоль всей позиции. Ее и сейчас было видно. Убедились, что вся застава погибла, и ринулись в тыл, оседлали вершину, которая господствовала над проходом.
Судя по следам, фашистов было немного, человек пять. Ну, судьба двоих мне известна. А остальные трое, куда ушли они? За подмогой?
В дымном блиндаже, рядом с полыхавшей огнем железной печкой, сделанной из бочки для бензина, в свете коптившего неимоверно каганца — расплющенной сверху снарядной гильзы — спали рухнувшие от усталости, долгого пути бойцы, мои новые товарищи.
— Ничего… ничего, Нюся, слава богу, немного прихватило. Ты не стесняйся меня, дочка… У меня дома тоже такая… Ей шестнадцать… Вот теперь больно будет… Да?
Девушка жалобно застонала.
— Хорошо… — продолжал Ашот, — это кровь по жилам пошла. А теперь, — он говорил с девушкой, словно с ребенком, вытащил из-за пазухи согретые теплом его тела портянки, — теперь портяночки намотаем. А теперь валенки натянем. И рукавички… А теперь, Левон, давай флягу! Теперь пей.
Нюся испуганно замотала головой.
— Пей, говорю. Ты солдат — значит, пей.
— Ой, — задохнулась Нюся, — гадость какая! — И вдруг тихонько засмеялась. — Никогда не научусь эту дрянь пить.
— И не надо учиться. А сейчас — пей.
Она смотрела на Гукасяна изумленными, округлившимися глазами, потом тихо спросила:
— А где наши? Я помню — страшное что-то было. Огонь, гром…
— Все здесь… все. А теперь спать надо.
— А ты, Левка, откуда взялся?
— К тебе шел, — серьезно ответил Левон.
— Ну вот и садись теперь сюда, поближе, — сказал, уступая свое место Ашот. — Садись и молчи. Пусть она спит.
В блиндаж заглянул и поманил меня пальцем Гаевой. Я выбрался на уже утоптанную площадку, от которой в разные стороны разбегались прорытые в снегу траншеи, ведущие к постам. Вслед за мною вышел Ашот. То ли извиняясь за что-то, то ли поясняя мне, новому человеку, сказал:
— Ах, дети, дети… Даже в ледниках находят друг друга…
— Гукасян! — окликнул его Гаевой. — Вернитесь в блиндаж, возьмите с собою еще двух бойцов, поднимитесь во-он на тот гребень. В снег заройтесь и глядите в оба. Задача ясна?
Минут сорок прошло, пока передовой дозор выбрался на гребень и как бы растворился в белом пространстве. Я стоял рядом с Гаевым, выжидающе помалкивал, постукивал ботинками, пытаясь согреть озябшие ноги.
— Да… хорошо в штабе пальцем по карте водить, — вроде бы ни к кому не обращаясь, пробурчал Гаевой.
Я пожал плечами. Что отвечать?
Лейтенант поднял бинокль и в который раз стал шарить по белым склонам и черным скалам. И опять, будто обращаясь не ко мне, а к этой белой пустыне, сказал:
— Что ж вы тянете? Что ж вы нервы мои, как веревочку, мотаете, сволочи?! Вы ж должны вернуться… Ты как думаешь, Арам?
Он впервые обратился ко мне вот так, по имени, без всяких там «товарищ старший политрук, старший лейтенант», и это означало, что мы перешагнули наконец рубеж, за которым оставили деление на старших
— Пока я ничего не думаю, Андрей, — в тон лейтенанту ответил я. — Пока ориентируюсь на местности.
А Гаевой снова повторил, еще резче, злее, чем в первый раз:
— В штабе по карте пальцем просто водить… А нам что теперь делать? Размадзе должен был тут крепко сидеть. А моя задача другая — без остановки двинуть во-он по тому хребтику, — и он указал рукой на отрог, который отсюда, снизу, казалось, напрямую соединялся с вершиной горы, у которой словно ножом была срезана острая макушка. — И дальше, за ту гору… Хорошо фрицу затылок почесать. А теперь? Заставу оставить нельзя — это факт. А там, внизу, товарищ майор ждет не дождется данных разведки. Хоть разорвись!
— Сколько их оставалось здесь перед бураном? — спросил я.
— С Нюсей двенадцать.
— А если разделить твой отряд?
— Сориентировался… Я же к этому и веду. Продержишься пару дней, Арам? Лучших ребят тебе оставлю…
Сверху, с нашей тайной заставы, раздался свист. Оттуда, из-за камней, Ашот махал нам рукой, стараясь привлечь внимание. Андрей снова вжал бинокль в глазницы. Даже сквозь трехпалые варежки было заметно, как напряглись его руки.
— Ну вот, давно ждали.
Я тоже схватился за старенький бинокль, на котором было выцарапано «Размадзе», память о командире заставы, которого я живым никогда не видел. Сначала перед моими глазами плясали два белых пустых круга. На них то появлялись, то исчезали зубцы вершин, куски синего неба. Потом я повел бинокль ниже и тут наконец заметил вереницу людей в белых маскировочных халатах, около роты… А у нас — взвод неполного состава.
Вот головной лыжник притормозил у черной полосы-трещины. Сразу же из-за его спины выехало еще два егеря, перекинули какие-то жерди, возможно, складную лестницу через трещину. И передний немец неловко, не снимая лыж, зашагал по «мосту». За ним последовали остальные. У отряда было что-то вроде обоза. Прошлой зимой, под Москвой, я уже видел такие двухметровой длины лодки-плоскодонки. В них практичные гитлеровцы волоком вытаскивали раненых с поля боя. Сейчас несколько таких лодок были заполнены с верхом.
Гаевой тоже внимательно рассматривал цепочку «эдельвейсов». Комментировал вслух:
— Все хозяйство волокут. Даже бревнышки для блиндажа в два наката волокут… Небось там и печка, и горючка для нее, и кофий в термосах. И еще чего-нибудь покрепче… А осторожничают, черти, видишь, дозор головной выставили. Неужели нас высмотрели? Не должны бы. Небось просто устав соблюдают…
Вслед за лейтенантом я перевел бинокль вправо и увидел еще трех лыжников, которые, далеко опередив колонну, стремительно неслись по склону снежного цирка. Изредка они тормозили, внимательно осматривались. И снова летели вперед. Классные горнолыжники, ничего не скажешь.