Военный дневник
Шрифт:
Количество подвижных дум зависит от наличности в данное время свободных от дела Георгиевских кавалеров в государевой свите и в армии вообще. Но было бы желательно иметь хоть по одной думе на фронт. В состав каждой думы следовало бы назначить хотя бы по одному генерал-адъютанту. Это придало бы думе больший авторитет. В каждую думу можно было бы назначить от 4 до 5 лиц с тем, чтобы недостающее число Георгиевских кавалеров бралось бы на местах. Вызвать в думу двух-трех лиц не представляется трудным.
Представления о наградах следовало бы направлять прямо из штабов корпусов в эти думы, которые, не будучи заняты ничем другим, могут скорее и легче разбирать представления и в случае необходимости получать на местах дополнительные данные или поручать одному из членов думы на месте расследование упомянутых в представлении геройских поступков.
На днях я имел{*10} возможность лично доложить Его Величеству об изложенном выше проекте, и Его Величество поручил мне сообщить этот проект Вам для доклада Его Величеству Вашего мнения по сему
Пока до 6 января 1915 [г.] я по этому поводу больше ничего не слыхал.
1915 год
8 янв<аря>
Сегодня у мамa пил чай мин<истр> иностр<анных> дел С. Д. Сазонов{80}. Я там не был, но Борис говорил, что, по его словам, польский вопрос почти окончательно установлен. Решено дать им полную свободу вероисповедания, право в школах преподавать на польском языке, кроме главных предметов (истории, географии, русского языка и религии православной). Полное самоуправление, все должности замещаются поляками - русские тоже, но при условии знания польского языка, и, наоборот, поляк может служить в России, но должен знать русский язык. Судьи - поляки. Границы немного расширим, но не русскими землями, а новыми, завоеванными. Открытым остался вопрос об общем сейме. Местные и губернские в принципе приняты, но еще не общий на всю Польшу.
В общем, им дают почти полную свободу - и не спра<ши>вают у нас, что, вероятно, они в скором будущем отделятся от нас. Туда им и дорога! Я не вполне согласен с этим мнением. Столько крови пролили за эту войну - и все на польских землях, и так халатно смотреть на будущее! Ежели так, то не стоило и воевать в Польше. Отдать Да<рданеллы> и Босф<ор>. Раз отвоевали да еще прибавили кое-что, то не для того, чтоб отдавать или создавать рядом новую независимую страну, да еще с перспективой, что она отделится в скором будущем. <...>
15 января
Прибыл я в Варшаву около 12 1/2 [ч.] и, покушав, выехал на моторе по Сохачевскому шоссе в штаб II арм<ии>. У Блона свернул налево и около 3-х часов был в Гродиске у ген<ерала> Смирнова{81}. Там я в подробности узнал, где поставлены крепостные орудия, и выяснил, что присылка этих орудий очень кстати и вполне удовлетворяет своему назначению. Даже присылка еще одной батареи будет принята с благодарностью. То же относительно поршневой артиллерии - отказа нет.
Вообще ген<ерал> Смирнов - человек жизни, идет навстречу всему, всегда готов помочь и сознает полезность того, что ему предлагают. Зашел, между прочим, разговор о взаимной поддержке между армиями в тех случаях, когда неприятель атакует стыки двух различных армий. Ген<ерал> Смирнов на это сказал: "Я всегда поддерживаю соседей, вот в [Меского] 16 атак поддержал и не только артил<лерийским> огнем, но и штыками. Я всегда выручаю соседей, и меня в этом отношении хорошо знают. Вот вы почитайте, что пишет ген<ерал> Сиверс в приказе, когда я ушел от него, почитайте и увидите. (Он встал, достал из жестяной коробки из-под бисквитов бумажку и подал мне. Это был приказ ген<ерала> Сиверса, в котором он проща[ется] с ген<ералом> Смирновым по случаю назначения его из команд<ующего> XX корпуса командующим II арм<ией>. Действительно, приказ был написан в очень теплых выражениях и в особенности было подчеркнуто, что ген<ерал> Смирнов всегда выручает соседей, как бы ему самому тяжело не было.) "Вот, читали, - сказал ген<ерал> Смирнов, когда я ему вернул приказ, - читали, но вот видите, и никто меня не упрекнет в желании не поддержать соседа. Это первое дело - взаимопомощь. Ну и с I арм<ией> у меня тоже хорошие отношения. Главнокомандующий был мною немного недоволен, будто мы с Литвиновым ссоримся, но это не так, вот почитайте (и сует мне бумагу за подписью Литвинова, где было сказано, что он может быть уверен, что I армия всегда поддержит 2-ю). Вот какие у нас отношения". Относительно артиллерии он сказал, что за всякую пушку буду благодарен.
Оттуда я поехал к ген<ералу> Литвинову. Настроение относительно артиллерии крайне противоположное. Зачем нам эти пушки? Трудно их перевозить, тяжесть громадная, а ежели будем отступать, то куда же их девать. Мы их взяли, чтобы не огорчать Главнокомандующего, но они нам не нужны. Вот что я услышал в штабе I арм<ии>. Мне казалось, что причина к тому была лень обдумать новую вещь, лень решить вопрос, как поступить с орудиями, лень шевелить мозгами по новому делу - живому, полезному. По новому и, конечно, сложному. С грустью в сердце я уехал от них и вернулся в 8 ч. вечера к себе в вагон.
16 января
В 11 1/2 [час.] я на моторе выехал на [Гуров] в штаб VI арм<ейского> корп<уса> к ген<ералу> Гурко. Поговорив немного, мы вместе поехали на позиции, где были крепостные орудия, и присутствовали при стрельбе. Разрывы были видны простым глазом. Молодой прапорщик, ком<андир> взвода, очень симпатичный и расторопный, давал отличные ответы на задаваемые вопросы, и было видно, что он вполне в курсе дела. Когда я его спросил, хорошо ли ты знаешь свои 120 пуд. 6 дм. пушки, он мне с гордостью ответил: "Я крепостник, Ваше Императ<орское> Выс<очество>!" Так как стрельба шла интенсивная и по телефону ком<андир> бат<ареи> беспрестанно давал приказания, то разговаривать долго было трудно, и мы пошли назад. Неприятель начал пристреливаться к батарее. Шрапнели рвались по сторонам, но мы благополучно вышли из сферы огня и вернулись в штаб. Батарея стреляла при мне на 3 в<ерсты> 100 с<аженей>
16 января
Около 10 ч. вечера ко мне в вагон зашел кн<язь> Енгалычев, новый варшавский ген<ерал>– губернатор. Разговор был длинный и по разным вопросам. Отмечу их по памяти, не ручаясь за порядок и последовательность.
Разговорились относительно гр<афа> Адама Замойского. Кн<язь> Ен<галычев> на это говорит мне: "А вы знаете, что он уже со мной выкинул? Накануне моего выезда в Варшаву, 7 янв<аря>, я был в Ставке Верховного. Гр<аф> Ад. Замойский отзывает меня в сторону и предупреждает, что в день моего приезда готовится в Варшаве целый ряд террористических актов на должностных лиц, и советует отложить поездку. Я ему ответил, что предупреди он меня раньше, то я мог бы и отложить, но меня ждет вся Варшава, и было бы крайне неудобно в последнюю минуту отменить приезд, который связан с целым рядом приемов и встреч. Он мне ответил, что у него есть список лиц, замешанных в заговоре, и между ними - известный общественный деятель доктор Завадский{82}, организатор скорой помощи, много потрудившийся в деле эвакуации раненых, и что по этому списку все эти лица будут в эту ночь арестованы. Приезжаю я в Варшаву и, конечно, внутренне чувствовал себя не очень хорошо, но все прошло благополучно. Как только я приехал в замок, то вызвал жандармов. Они не имели улик против лиц, отмеченных в списке гр<афа> Ад. Замойского, и, конечно, не арестовали бы их, но получили категорическое приказание из Петрограда и должны были исполнить. Я приказал им немедленно расследовать все улики, и на следующий день, получив сведения, что против них абсолютно ничего нет, я вызвал своего помощника сенатора Любимова и говорю ему: поезжайте в то место, где заключен докт<ор> Завадский, а если вам неудобно ехать, то я сам поеду. Но мне кажется, что вам удобнее это исполнить, и скажите ему, что новый ген<ерал>– губ<ернатор>, расследовав дело о вашем аресте, увидел, что это было весьма печальное недоразумение. Вы свободны, и ген<ерал>– губ<ернатор> надеется, что этот арест не повлияет на вашу полезную деятельность, которую он и вся Варшава ценят. Эффект получился boenff{*11}. Все только об этом и говорили. Через три дня получаю я от ген<ерала> Янушкевича телеграмму с повелением Верховного освободить всех заключенных и чтоб это имело вид извинений. Я ему ответил, что уже это сделал лично три дня тому назад. (Далее в тексте рукописи вклеена вырезка из газеты "Новое Время" за 20 января 1915 г.)
За австрофильство
На днях арестованы 40 человек с председателем общества скорой медицинской помощи докт. Завадским и членом центрального обывательского комитета прис. пов<еренным> Дзевульским. Арестованным предъявлено обвинение в австрофильстве. ("Варшавское Утро").
Относительно польских легионов произошло нечто прямо невероятное. Представьте себе, является ко мне полковник [Горгинский] с бумагами. В одной из них, за подписью лиц из штаба Юго-Западной армии{*12}, говорится по пунктам, что [зауряд]-полковнику такому-то с разрешения Верх<овного> гл<авнокомандующего> и командующего Юго-Зап<адной> арм<ии> ген<ерал>– ад<ъютанта> Иванова разрешается формировать польские легионы из лиц только польской национальности, командный язык - польский, офицеры поляки, и что легионы будто всех трех родов оружия, и высшие командные соединения будут под начальством лиц, перечисленных в бумагах, а общее руководство по формированию поручено Польскому национальному комитету. Другая бумага гласила, что разрешается в соборе Св. Яна в январе освятить для этих легионов хоругви и что легионы будут присягать под этими хоругвями на польском языке, причем показал мне присяжный лист, точный перевод нашей присяги, причем перевод засвидетельствован полковником из штаба Иванова. Я у него взял эти бумаги, говоря, что они ему теперь не нужны, и посоветовал съездить к Иванову в штаб, ибо тут, говорю ему, есть недоразумение. Да, вот забыл прибавить, что в бумаге было сказано, что в легионы поступают все новобранцы 1915 года [из] губерний Царства Польского.
Недоразумение вот в чем. Вы, конечно, знаете, что в армии есть знамена, а не хоругви, и знамена жалуются Государем Императором. Присяга же происходит не под знаменем, а в присутствии знамени. Присягают же перед крестом и Евангелием. Что же касается легионов, то по общему принципу единства армии могут быть только польские дружины государственного ополчения, формирование коих идет общим порядком уездными польскими начальниками.
Немедленно я написал Алексееву, нач<альнику> шт<аба> Иванова, что мы старые знакомые, а потому позволяю писать Вам совершенно откровенно. Польские легионы в том виде, как Вы разрешили их формировать, - [это] походит на восстановление польской армии, а так как это вовсе не входит в виды правительства, то Вас могут обвинить в создании польской армии. Кроме того, нахожу совершенно недопустимым поручать формирование этих легионов Польскому национальному комитету, который, между прочим, не существует как таковой, а есть лишь группа лиц польской знати. Формировать воинские части должны уезд<ные> воин<ские> нач<альники>, и может быть сформировано лишь госуд<арственное> ополчение и ничто другое. Между тем явившийся ко мне [зауряд]-полковник был в форме полковника, и на погонах золотом вышиты латинские буквы "P. L.". О том же я написал и в Ставку. Главное, что поляки вовсе не желали этих легионов, им это скорее навязали, а отнимать - конечно, может вызвать неудовольствие.