Военный госпиталь в блокадном Ленинграде
Шрифт:
Позади слышу тихие реплики:
– Кажется, нам повезло с начальником!
– Он знает, о чем говорит…
– И кому говорит…
После Ягунова выступил начальник медицинской части профессор Долин. Он не спеша поднялся на кафедру, скрипя коричневыми крагами. В очках, в сером спортивном костюме.
Привычным профессорским жестом обхватил края кафедры. Выдержав паузу, изложил ближайшие неотложные задачи и степень готовности нового госпиталя: на втором этаже оборудованы большая сортировочно-перевязочная на девять
Оперировать хирурги будут в двух операционных. Готова и гипсовальная. Здесь во время приема будет происходить внутригоспитальная сортировка раненых на медицинские отделения, в зависимости от характера ранения и уточнения диагноза.
Довольно скоро начмед отправился в «дальнее плавание». Последовательный ученик академика И. П. Павлова, он увлекся доказательством тезиса, что «физиология и медицина неотделимы» и что «физиология является законным советчиком во многих областях медицины».
– Опасаюсь, как бы наука не заслонила практики в работе госпиталя, – шепнул мой сосед, начальник девятого медицинского отделения хирург Коптев.
Я кивнул головой.
А Долин говорил и говорил. Ягунов постучал карандашом по графину с водой.
В ответ профессор показал два пальца – «две минуты». Жест ораторов, так хорошо знакомый и давно надоевший на совещаниях и конференциях, когда выступающие мучительно не могут «закруглиться».
Последним очень кратко выступил Луканин. Внимательно всматриваясь в аудиторию, комиссар сказал, что учеба – дело наживное. При желании можно много сделать. Надежный залог успеха в лечении будет зависеть от того, насколько каждый врач проникнется высокой мерой личной ответственности, своим гражданским долгом в стремлении помочь раненым.
Обращаясь к медицинским сестрам и санитаркам, Луканин сказал, что их отношение к раненым, уход за ними после операций имеют в некоторых случаях решающее значение.
– Плохой уход, товарищи, может загубить бойца, свести на нет всю огромную работу врачей. А теперь наберитесь сил, отдохните! – закончил комиссар. – Политрукам медицинских отделений явиться ко мне!
Итак, госпиталь создан. На день раньше положенного срока.
Комиссар был прав – опередили время.
– Кто бы мог подумать? Это просто чудо! – восхищались многие врачи.
Никакого чуда, конечно, не было. Народ пришел на помощь. Рабочие заводов, домохозяйки, учащиеся школ, студенты и преподаватели университета, депутаты районного исполкома, райком партии. Организовать госпиталь помогали свыше двухсот человек.
Первые раненые
«Принять раненых!» – такой приказ был получен утром 17 сентября из фронтового эвакопункта. На фронте – кровопролитные бои.
К госпиталю одна за другой подходят санитарные машины.
Кровь… Стоны…
Первая история болезни. Командир роты 463-го стрелкового полка лейтенант Николай Федорович Белянкин. Тридцать восемь лет. Осколочное ранение правой поясничной области.
Заполняю историю болезни
– Не найдется ли курева, товарищ военврач? – спросил Кожевников.
Я вынул портсигар. Раненый осторожно, двумя пальцами, взял «беломорину».
– Где вас поцарапало?
– С Пулковских высот мы…
– Ну, как там?
– Тяжело… Но устояли, будут помнить! Вот отремонтируемся, еще добавим!
– Доктор, – говорит сосед Кожевникова, – Максим – мой корешок. С одного корабля. Просим поместить нас в одну палату.
Раненые, раненые, раненые…
– Ay вас что? – спрашиваю бойца с забинтованной головой.
– У меня – пустяки.
«Пустяки» – ранение в нижнюю челюсть…
На носилках лежит солдат. Он молчит. Не произносит ни одного слова.
– Кто вы?
Раненый только шевелит губами. Беспомощный, ничего не выражающий мутный взгляд. Он не слышит и не говорит. Целы руки, ноги. Но тяжелая контузия. Теперь он – глухой и немой.
Ему дают лист бумаги с вопросом: «Ваша фамилия?» Контуженый с большим трудом выводит карандашом частокол из палочек. Он разучился писать.
Заполняю историю болезни еще одного раненого. Поначалу он показался мне подростком. Измученное, бледное лицо, окровавленная повязка на шее. Глаза – молящие о помощи. Взгляд такой, что просто сердце разрывается. Но это не подросток, а девушка. Каротина Мария Федоровна. Двадцать три года. Медицинская сестра Кронштадтского морского госпиталя. Пострадала при бомбежке госпиталя.
Каротину немедленно несут в операционную, к профессору Бушу, у нее осколочное ранение, проникающее в пищевод…
Что означало для нас – принять раненого?
Из приемного покоя на носилках на второй этаж – три лестничных марша. Туда и обратно – шестьдесят шесть ступенек. А на третий этаж? Еще больше! Потом, по длинному коридору, сто метров – в сортировочно-перевязочную. Проделав раз тридцать без передышки такой маршрут, носильщики обессилели. На смену штатным санитарам пришли работники всех отделов и служб госпиталя. Потом явились политруки во главе с комиссаром Луканиным. Их сменили палатные медицинские сестры, санитарки, врачи.
А раненые все прибывали и прибывали.
Увидев около госпиталя много санитарных машин, на помощь устремились студенты и служащие университета. С носилками им приходилось иметь дело впервые.
Я работал в паре с помощником начальника продовольственного отдела Всеволодом Ангеловичем Сулимо-Самуйло, художником по профессии.
У нас подкашивались ноги, кружилась голова.
Несем раненого, но уже не вдвоем, а вчетвером: с помощью санитарки Дарьи Васильевны Петровой и медицинской сестры Евгении Михайловны Виленкиной. Раненый очень высок, плечист, могучего телосложения. Отдыхая на площадке лестницы, узнаем: его зовут Григорий Степанович Махиня. Он пулеметчик. У него осколочное ранение обоих бедер.