Военный разведчик
Шрифт:
Вы скажете, что кобра ядовита. Трудно с этим не согласиться. Что ядовиты скорпионы и фаланги. Вот это — спорное утверждение. Да, укусы их болезненны. Особенно укусы скорпионов. И особенно весной, когда у них появляется потомство. Но не ядовиты. Здесь очень жарко летом. Столбик термометра зашкаливает за пятьдесят градусов Цельсия в тени. При такой температуре яд быстро разлагается. И для ликвидации последствий укуса достаточно обеспечить больному покой и обильное питье.
Поэтому прежде, чем принимать решение о борьбе с насекомыми и змеями, нужно хорошенько оценить все плюсы и минусы будущей победы. Ядовитое начало заложено
Мы старались об этом помнить. Помнить о биологическом равновесии. Не обижать Марь Иванну. Закрывать глаза на постоянную недостачу куриных яиц на продскладе. Вот только никак не могли привыкнуть к мышам.
Благо, что кроме Марь Иванны, хорошо работали и два наших дикобраза. Живущие под первым постом. Они подъедали пищевые отходы в мусорной яме. И тоже ловили мышей. Из бездельников здесь только — Дикий африканский Кот. Пока что он ловит только фантики. Просто он еще очень маленький. И когда ему попадаются на пути мыши, он еще не знает, что их надо есть. Он играет с ними. И мыши от него убегают. Бездельник! Самый большой бездельник на заставе. После меня, разумеется.
Марь Иванна погибнет через полгода. При проведении дивизионной операции в нашем районе. На заставе заночует замкомандира батальона. Ночью, выходя проверять посты, он случайно наткнется на неё. Около самой канцелярии. Марь Иванна встанет в стойку, откуда только у старушки возьмутся силы! Замкомбата с испугу выстрелит в её сторону. И Марь Иванна сделает то, что делала лучше всех. И делала всю свою жизнь. Она бросит свое тело навстречу этому, незнакомому для неё, и стремительному насекомому. И поймает пулю.
Пришла радиограмма с КП батальона: духи обстреляли нашу водовозку. Придется пару дней обходиться своими силами. Возить воду с речки. Мы стараемся обязательно кипятить речную воду, но сказывается высокогорье и она закипает плохо. И мы постоянно мучаемся животами от этой воды.
Дни идут за днями. В делах и хлопотах время летит незаметно. Двадцать четвертого сентября ночью у меня резко подскакивает температура. Налицо все признаки одной смешной и давно забытой болезни. А ведь говорила сестрица Алёнушка, не пей водицу из речки Барикав! Но когда и кто слушался женщин? Тем более, что пить больше было нечего. Меня отвозят в Баграмский инфекционный госпиталь. Так и есть! Диагноз подтверждается — всего лишь тиф.
С каждой минутой мне становилось все хуже и хуже. Меня положили в палату для больных с фактором риска. Поставили капельницы, сделали уколы. Затем перевезли в реанимацию. Потом сделали еще несколько уколов. И еще. А потом я потерял сознание…
Я пришел в себя оттого, что в палате стало слишком тесно. Врачи суетились у кровати какого-то больного. Делали прямые уколы каких-то лекарств в сердце. Меняли капельницы. Рядом с ними стояли мои родители. Молчал мой отец. Мама не плакала. Было как-то тихо и очень торжественно. И очень светло. Потом появился Сан Саныч и сказал, что есть работа. Его сменил Шафи и начал что-то говорить о ножах. В углу комнаты я вдруг увидел Лейлу. Она сжимала в руках моего дракончика и что-то шептала. Рядом с нею стояла высокая красивая девушка с розами. Потом вдруг появилась моя сестра с племянниками. Почему-то рядом не было её мужа,
Но самым удивительным было то, что в больном я узнал себя. Это было так странно! Словно я одновременно находился в двух разных местах. Человек, который лежал на кровати был мною. Но сам я находился над всеми. Сверху в самом дальнем углу комнаты.
Я прекрасно слышал, о чем говорили врачи. Они были очень реальны. Но остальные — появлялись и исчезали, словно во сне. Остальных я не слышал. Точнее, я не слышал их голосов. Но зато отчетливо слышал их мысли. И, кажется, что мысли жили какой-то своей, отдельной от людей, жизнью.
Мне было интересно. То моё Я, которое могло думать, совершенно ничего не чувствовало. Оно было Ничем. Ни воздухом, ни облаком, ни сгустком энергии. Оно было просто местом, которое могло мыслить и видеть то, что происходило вокруг. Это было так здорово! И так удивительно!
Мне нравилось это состояние. Но что-то начало происходить с посетителями комнаты. Их образы стали размываться и исчезать. Один за другим. Постепенно стало исчезать и то удивительное сияние, которое создавало необыкновенно радостное чувство праздника. Потом все исчезло…
Через двое суток я снова пришел в себя. Ощущения праздника больше не было. Не было и моего второго Я. Мое единственное Я лежало на кровати и рассматривало потолок. Рядом стояла капельница. Кроме капельницы и потолка я больше ничего не видел. Но откуда-то издалека донесся голос:
— … кажется, вернулся. Позовите врача.
И снова рядом со мною что-то двигалось, говорило и беспокоилось. Беспокойство чувствовалось в чьём-то голосе. Что-то было не так. Тем временем я сделал маленькое открытие. Даже два. Во-первых, я не мог повернуть голову. А во-вторых, я не мог говорить.
Было и третье открытие, но о нем даже думать не хотелось. Через капельницы в меня ввели слишком много физраствора и лекарств. Слишком много жидкости. Я вспоминал заставу, «Ласточкино гнездо». Мне срочно нужно было в туалет.
Я терпел. У меня даже не хватало фантазии, чтобы предположить, как здесь решаются эти проблемы. Я не первый раз лежал в госпитале. Но раньше я всегда был ходячим больным. К тому же я не мог говорить. Наверное, от слабости. И я терпел дальше.
К вечеру у меня снова стала повышаться температура. И снова вокруг меня собрались какие-то тени. Слышались чьи-то голоса. Я разобрал только один. Женский.
— Марина, утку.
Надо мною склонилось чье-то лицо. Меня повернули на бок. Марина оказалась медсестрой примерно моих лет. В другое время я сказал бы, что она была очень красивой. Сейчас же я готов был провалиться сквозь землю. От стыда! Так стыдно мне не было еще никогда в жизни. И я дал себе клятву никогда больше не ходить в туалет.
Но мне стало легче. Только не на душе, естественно. Через два дня меня перевели обратно. В палату для больных с фактором риска. Все так же, каждые полтора часа, мне кололи уколы. Ставили капельницы. Все так же, по ночам, мою палату посещали близкие мне люди. Мы разговаривали с ними. Почти каждую ночь рядом со мною была моя любимая девушка. Иногда рядом оказывались мои друзья. Сан Саныч. Шафи. Лейла. Но мои родители и сестра почему-то были в черном. А утром мне говорили, что я снова бредил. И я понимал, что разговаривал с призраками. Это было очень странным — ведь наяву я говорить еще не мог.