Воевода Шеин
Шрифт:
— Я теперь надолго домой, — сказал Михаил. — Не хочу ни с кем воевать.
— Усидишь ли дома? Матушка, как пришла с торга, рассказала столько страстей. Будто бы царевич Димитрий пришёл уже в Серпухов и назвал себя царём.
Новостей у Марии набрался целый короб. Она перечислила многих бояр, которые покинули Москву ещё при Борисе Годунове и ушли в стан царевича Димитрия. Мария не называла его ни самозванцем, ни Лжедимитрием, и это удивило Михаила: и у неё не было никакой почтительности к Борису Годунову и его памяти. Это показалось Михаилу настолько странным, что он спросил:
— Машенька, а ты когда-нибудь чтила государя
— Как не чтить его было, когда он стоял при царе Фёдоре. Да и первое время, как царствовал. А после болезни он в деспота превратился. Сколько страстей рассказала о нём Катерина, и я ей верю. Да и как не верить...
— И я тоже верю. Но ты почтительна к имени царевича Димитрия.
— Опять же Катя тому причиной. Она мне поведала целую быль о том, как спасли царевича Димитрия и где он до сего дня пребывал. Да сокрушалась Катерина в последний раз, как матушку навещала. Говорит, что в Путивле истинный царевич заболел, а его и подменили самозванцем. Теперь Димитрия привезли в Серпухов и в крепость упрятали, и пока самозванца не коронуют, он будет жив. Так ясновидица утверждает, а ей не верить нельзя. Вот бы и спасти истинного царевича.
Михаил задумался над тем, что услышал от своей «лебёдушки». Ведунам Катерине и Сильвестру он во всём доверял. Дано им было Всевышним видеть грядущее и то, что кроется во мраке прошлого.
Шеины ещё долго сидели молча, когда дверь в опочивальню тихо открылась и в неё вошла Катерина. Она заметила Михаила и Марию, приложила палец к губам: дескать, молчите — и прошла к постели боярыни Елизаветы. Застыв близ неё, Катерина протянула руку, раскрыла ладонь и подержала её над лицом больной. И показалось Михаилу, что с лица его матушки летят к ладони Катерины некие белые мушки и, вспыхнув искорками, гаснут на ней. Вот их всё меньше, меньше отлетает от лица боярыни, и они продолжают гаснуть, коснувшись ладони ведуньи.
Мария в это время приметила другое. Она увидела, как лицо Катерины покрывается потом, который стекает струйками. Наконец Катерина вытерла лицо углом своего платка, подошла к Марии и Михаилу, присела рядом, положила руку на плечо Марии.
— Оставим спящую одну. Да вознесём хвалу Всевышнему за то, что избавил её от болести.
Все трое покинули опочивальню. А появившись в трапезной, прошли к божнице и принялись молиться. Как кончили, в трапезной появился Анисим, сказал Михаилу:
— Батюшка-воевода, там баня готова.
Михаил посмотрел на Марию.
— Иди-иди, любый. А мы с Катей трапезу приготовим.
Прошло несколько дней «сидения» Михаила в своих палатах. За эти дни он ни с кем не встречался, кроме домашних, никуда не выходил и был намерен пребывать в добровольном заточении, пока в Москве всё колыхалось от смуты. Однако, не покидая свой дом, Михаил не хотел быть в неведении о том, что происходило за забором его подворья, и каждое утро, как на службу, посылал Анисима на улицы Москвы собирать слухи, чтобы из них выловить крупицы правды. Но были дни, когда Анисим приносил вороха истинной и жестокой правды.
В середине июня жарким полуднем Анисим вернулся со «службы» ранее обычного и, найдя Михаила на хозяйственном дворе, поведал ему со страхом в голосе:
— Батюшка-воевода, ноне случилось такое, что и придумать невозможно, право же, слов нет.
— Успокойся и начни с самого главного.
— Да с того и начну, что из Серпухова с большим отрядом воинов примчал
— Ошибся ты. Того не может быть!
— Истинно говорю, воевода. Мне ли не знать патриарха. — И Анисим перекрестился. — Я побежал за возком. Ещё стражник на меня плетью замахнулся. Вскоре возок скрылся в Богоявленском монастыре, что в Китай-городе. Я побежал обратно к Кремлю и увидел согбенного старца, который шёл и плакал. Я признал в нём услужителя патриарха диакона Николая, подошёл к нему, спросил: «Что с тобой, святый отче?» Он посмотрел на меня глазами, полными слёз. «Господи, почему ты не поразил меня слепотой? — взмолился он. — Зачем дал увидеть зверское злодеяние?» — «Но что случилось?» — спросил я. Он же ответил: «Я ушёл на подворье Годуновых, как увели батюшку патриарха, а туда следом же вломились стрельцы с князем Василием Голицыным... Господи, покарай их, аспидов! На моих глазах они задушили царицу Марию и её сына Фёдора, царя русского». Тут я отвёл диакона Николая в храм Василия Блаженного и побежал домой.
Через неделю ранним утром к Шеиным пожаловали гости: Катерина, Сильвестр и их восьмилетняя дочь Ксения с огненной вьющейся косой и зелёными глазами, копия матушки, будущая ясновидица от Бога. После кончины Годунова они вновь открыли лавку на Пречистенке и торговали узорочьем. И повод прийти у них был: они знали, что боярыня Елизавета поднялась с постели. Всякий раз, благодаря в молитвах Господа Бога за то, что избавил её от смертного поветрия, Елизавета вспоминала добрыми словами Катерину и Сильвестра. Лёгкие на помин, они и пожаловали. И принесли гостинцев: мёду в сотах, пчелиного молочка — узы — всё для того, чтобы укрепить здоровье боярыни.
За утренней трапезой собралась вся семья Шеиных, гости и Анисим с Глашей, которые стали близки Шеиным, считавшим их за членов своей семьи. Глаша была неразлучна с Катюшей, которой пошёл уже шестой годик. Не было за столом лишь Марии. Она дохаживала последние дни и не выходила из опочивальни. Катерина назвала даже день, когда Мария принесёт дитя:
— На день апостолов Петра и Павла наша роженица и порадует вас сынком и внуком Иванушкой.
После трапезы была беседа о московских новостях. Вдруг в самый разгар разговора Сильвестр быстро встал из-за стола, поспешил к божнице и начал истово молиться. А помолившись, вернулся к столу и, сверкая зелёными глазами, с жаром произнёс:
— Не моё, но, глаголю, пришло из глубины грядущих веков. Слушайте же. — И Сильвестр вскинул руку с указующим перстом:
Кто б ни был он, спасённый ли царевич, Иль некий дух во образе его, Иль смелый плут, бесстыдный самозванец, Но только там Димитрий появился!..И Сильвестр указал на Кремль, башни которого виднелись из палат Шеиных.
— А ведь суть-то глубокая в том, что тебе, Сильвестр, открылось, — отозвался Михаил. — И что же выходит, новый царь уже в кремлёвском дворце появился?