Воевода заморских земель
Шрифт:
– Никто и не говорит, что легко.
– Пытать бы этого Игната. Или в темную бросить.
– Основания? – Олег Иваныч вздохнул. – Нет у нас оснований, одни догадки. А без всяких оснований людей хватать – это произвол полный. Мы же не московиты! Может, и не Игнат это вовсе…
– Но как быть с Ваней? Он же…
– Правильно, Гриша. – Воевода кивнул. – Не получилось один раз с Ваней, враг может еще раз попробовать. И на этот раз не торопясь все подготовить – время есть, выждать только момент удобный. Потому – присматривай-ка, Гриша, за отроком. И Ульянке про то же скажи, а я – Геронтию. Впрочем, Геронтий и так его никуда не отпускает. Не убережем Ваню – как потом в глаза боярину Епифану посмотрим? А с завтрашнего
Гришаня вдруг захохотал. Аж до слез, как давно уже не смеялся. Олег Иваныч недоумевающе посмотрел на него, пожал плечами, налил ему из кувшина ягодного морса.
– Ой, уморил, Олег Иваныч, – отпив морсу, Гриша икнул от смеха. – Сбегут, ха! Здесь тебе что, Новгород? Сбегут. Ну, пусть бегут, в тундру. Где ни еды, ни тепла – да еще и морозы грянут. Глядишь, дня три протянут. Если немирная самоедь их раньше не сожрет. Сбегут… ну уморил.
Тут захохотал уже и Олег Иваныч.
Вошедшая Софья с удивлением посмотрела на них: с чего бы это такое веселье? Неужто перевару напились? Узнав, в чем дело, улыбнулась сама.
Золотой бог на стене каюты угрюмо взирал на смеющихся. Нефритовые глаза его светились ненавистью и злобой.
Все короче делались дни – вернее, светлые часы и даже – минуты. Ударили морозы – по ночам аж бревна трещали. Почти все ушкуйники переселились в избы – тесно, да зато тепло. Скрипя зубами, в числе прочих переселились в дальнюю от залива избу и трое ушкуйников с «Семгина Глаза»: Матоня с Олелькой Гнусом да бывший конопатчик Игнат Греч. Неспокойно в последнее время стало на сердце у Игната. Казалось, будто следит кто-то за ним. Пару раз, оборачиваясь, ловил взглядом чью-то удаляющуюся тень, а третьего дня неопрятный капитан Иван Фомин, непонятно с чего, начал вдруг расспрашивать Игната о верфях. С чего бы такой интерес? Ой, неспроста. Может, рассказал отрок Ваня про найденный яд да вышли-таки через Олельку и на него, Игната? Но, Олелькой, похоже, никто не интересовался. Таились до поры до времени? Адмирал-воевода хитростью своей далеко за пределами Новгородской земли славен был. Может, играл сейчас с Игнатом, словно кот с мышью. Нехорошо от таких мыслей было Игнату. Сам не свой стал: ходил – оглядывался, собственной тени пугаясь. Ночью не спал, ворочался. Вот и сейчас – мороз все крепчал снаружи, трескались бревна, небо на севере переливалось зеленоватыми сполохами. А Игнату не спалось. Вокруг храпели ушкуйники – на полатях, на печи, на широких лавках, вот как Игнат или Олелька. Смотри-ка, тоже, кажется, не спит паря!
Олелька поворочался, повозился, осмотрелся, откинув медвежью шкуру. Осторожно встал, подозрительно оглядываясь, растормошил спящего рядом соседа. Зашептал:
– Вставай, дядька Матоня.
Матоня проснулся сразу же, словно того и ждал. Что это еще у них тут за тайны?
Игнат Греч тут же притворился спящим.
– Возьми-ка еще пару. – Олелька достал что-то из-за пазухи, да, неловкий, не удержал в руках, уронил. Это «что-то» упало с явным железным звоном.
– Эх, косорукий, – зло буркнул Матоня. Осмотрелся – нет, все вроде тихо. Подобрал что-то. Шепнул, обернувшись: – Завтра будто бы по воду пойдем. Все в бадейку сложим.
– Думаешь, не уехал еще самоед?
– Не должен. Сказал же – ждать будет.
Утром, проснувшись под звон колокола, оба засобирались. Выбрали бадью, шест. Игнат еще раньше приметил, что слишком часто они вместе по воду ходят. Дождался, как вышли, обернулся к ушкуйникам:
– Микола, дай-ко самострел. Вроде в сопках песца видали. Пройдусь, как рассветет.
– И мы с тобой, дядька Игнат.
– Нет, вас не возьму – шумливы больно. Хотите – одни идите, а я, сами знаете, сам-один люблю.
Он нагнал их на льду реки. Вернее, даже не нагнал –
– А ну, стоять, шпыни! Показывай, что в бадейке!
Олелька повалился на колени:
– Не стреляй, дяденька Игнат. Все, как есть, покажем!..
Матоня лишь хмуро кивнул.
– Ну и где же ваш самоед? – насмешливо поинтересовался Игнат после часа блужданий по сопкам. Он таки вошел в долю, пообещав свою непосредственную помощь в установлении связей с неким кузнецом Онфимом, у которого «железья, словно у кобеля блох». Самого дюже разбирало любопытство – что это за самоед такой и много ль у него золотишка? А самоед не находился. Да он и не мог найтись. С ночи еще выходил хитрый Иттымат из яранги и подозрительно смотрел на небо. Не нравилось ему небо, ой, не нравилось! А как к утру резко спал мороз да заклубились тучи – собрал Иттымат ярангу, сложил в нарты да стегнул олешек хореем. Судя по всем приметам – хороший буран ожидался. Ну его к злым морским духам. Лучше подальше в сопки податься, переждать. Правда, там чукчи… Впрочем, Иттымат надеялся с ними не пересечься. А что касается «новгородичей» с железными ножами – подождут. Надо будет – еще придут, после бури, которая не заставила себя долго ждать. Закружил ветер, завертел снегом, завыл, словно лютый волк. И так рванул – Олельку аж с ног сбило. Понесло по озеру – еле поднялся.
– Ой, дядька Игнат, пойдем-ка лучше обратно!
Хорошо сказал – обратно! Да где теперь дорогу найти? Коли нет ни верха, ни низу – везде снег да ветер. Замело все следы – не сыщешь ни самоеда, ни обратного пути. Эх, видать, обманул проклятый самоед Иттымат. Ну да теперь уж не до навару – как бы самим уцелеть, ох, спаси, Господи! И погибли бы все трое, заметенные злым северным ветром, застыли бы ледяными столбами и только ближе к весне поел бы песец их оттаявшие трупы. Погибли бы… если б не Итинги – старик-чукча, что разбил маленькую ярангу в низинке, промеж двух сопок, верстах в трех от реки. Это для новгородцев ветер бураном был, для чукчей – так себе ветерок, сильный, правда, но далеко не смертельный. Бывало и хуже. Услыхав крики, послал в тундру внучку Еджеке – та и привела троих… Не знала, что на свою погибель.
Нанес снегу буран, замел перевалы – однако не помеха это оленным чукчам – молодым богатырям Чельгаку с Томайхо-мэем. Старший с ними – Ыттыргын, всем богатырям богатырь: с детства дрова колол тупым топором – теперь руки, ровно камни – бедренную кость оленя-самца одним ударом перешибает. На такое, конечно, Чельгак и Томайхо-мэй пока не способны – но это только пока…
Остановили нарты у знакомой сопки, где-то тут – знал Чельгак – старик Итинги кочевал с олешками да с молодой Еджеке, Чельгаковой невестой.
– Зайдем, Ыттыргын, в гости?
Ыттыргын кивнул, улыбнулся. У самого когда-то невеста была, теперь жена Ельмечей. Почему ж не зайти к старому Итинги?
– Вот здесь яранга его, меж деревьев… была… Что это за пятна на снегу? Кровь! А эта круглая деревянная штука… и рядом – железный нож белых!
– Мужайся, Чельгак. – Ыттыргын подошел ближе к юноше, обнял. – Ты воин – что говорят тебе следы?
– Злые белые люди пришли в ярангу, – побледнев, отвечал Чельгак. – Убили старика и… и Еджеке. – Лицо Чельгака исказилось болью. – Украли ярангу, припасы, увели оленей… Ушли на восток. Разреши, Ыттыргын…