Воевода заморских земель
Шрифт:
На «Святой Софии», как, впрочем, и на других кораблях, не умолкая, стучали топоры – меняли сломанные штормом мачты и реи. Олег Иваныч решил пройтись по острову – понаблюдать за ходом работ и охоты. Потянулся было к кирасе, да, махнув рукой – жарко! – прицепил к поясу шпагу. Стукнул по пути в каюту Гриши:
– Эй, летописец! Я на берег, составишь компанию?
Григорий положил перо – он вел журнал экспедиции, занося в толстую книгу все более-менее значительные события, как-то: шторма, острова и встречающиеся по пути народности, типа вот алеутов с тлинкитами. О последних он и раньше был наслышан от алеутского тойона, даже записал в журнал несколько индейских слов, так, для памяти: «Гьин – вода, тлинхит – человек, кимья – солнце, шьявит – женщина, куух –
– Сейчас иду, Олег Иваныч, только чернила просохнут.
Они сели в привязанную к корме лодку и поплыли к берегу. Лес мачт высился слева и справа – то стоял на якоре могучий новгородский флот. С седловатых бортов каравелл угрожающе торчали пушки. Олег Иваныч горделиво повел плечами – экая мощь! Что им какие-то индейцы!
Привязав лодку к дереву у впадения в залив небольшого ручья, адмирал-воевода и старший дьяк неспешно направились вдоль береговой линии, усыпанной круглыми, источенными водой камнями. Повсюду – на берегу, в лесу, у ручья – слышались веселые крики ушкуйников. Люди радовались хорошему спокойному дню, ясному небу, работе – пусть тяжелой, но нужной. Не умолкая, стучали топоры. Вот наконец послышался треск – завалили дерево – высокую сосну или ель. Обрубили сучья, обвязали веревками, потащили – эх-ма! Тут же рядом, на берегу, женщины варили обед, разложив с десяток, а то и больше, костров. В котлах булькала вкусная мясная похлебка. У крайнего кострища, за кустами, ближе к ручью возились Ульянка и Софья. Хоть и не боярское это дело – пищу готовить – да ведь охота, чем еще заняться-то? На корабле сиднем сидеть? Вон, Геронтий с Ваней еще спозаранку в лес ушли – искать целебные травы.
– Обедать будете? – обернулась к подошедшим Ульянка – красивая, молодая, с ярко-голубыми глазами, ну и глазища – словно два омута. Черная, как смоль, коса заброшена на грудь.
Олег Иваныч улыбнулся, отрицательно покачал головой – потом, мол. Обнял жену – в зеленом, расшитом золотыми нитками-канителью, приталенном сарафане, с распущенными по плечам волосами, Софья вряд ли выглядела сейчас старше Ульянки.
– Ну, ладно, ладно… – шутливо отстранилась она. – Принеси-ка лучше, дров. Вон, у дерева, мужички с утра нарубили.
– У дерева? Где? Не вижу. – Олег Иваныч притворно развел руками.
Софья усмехнулась, пошла с мужем. Оказавшись в тени деревьев, обернулась… Олег Иваныч схватил ее в объятия и жарко поцеловал в губы. Эх, кабы кругом народу поменьше!
Все ж пришлось оторваться от столь увлекательного занятия. Кликнул Гришу и вместе с ним пошел в глубь острова по одной из многочисленных троп, явно указывающих на его обитаемость или, по крайней мере, на довольно частую посещаемость племенами тлинкитов – кому тут еще быть-то? Хотя, на первый взгляд, лес и маячившие впереди горы выглядели довольно мирно. Тенистые еловые заросли, пахнущие свежей смолой, прыгающие по стволам белки, перестук дятлов – все это вдруг напомнило Олегу Иванычу детство – пионерский лагерь близ Приветненского, на берегу Финского залива. Даже взгрустнулось немножко, но не так, чтобы очень, – назад, в прошлую жизнь не позвало.
– Хорошо-то как! – посмотрев вверх, на солнечные лучи, пронзающие коричневато-зеленый полумрак, на белок и дятлов, на хрустящие шишки под ногами, тихо сказал Гриша. – Помню, давно уже, ездили мы с владыкой – тогда еще игуменом Феофилактом – в Дымский монастырь, что недалеко от Тихвинского посада. После заутрени пошли с братией в лес, за грибами, а потом… – Григорий вздохнул. – Интересно, а здесь есть ли грибы?
– Наверное, – пожал плечами Олег Иваныч, осторожно переступая через узкий ручей. – Рано еще для грибов-то. А рыба точно есть, смотри-ка, форель!
Он кивнул на ручей, где целой стаей резвилась серебристая рыба. Дело шло к обеду – солнце жарило так, словно собралось вознаградить ушкуйников за свое долгое отсутствие во время зимовки в полярной тундре. Гриша снял кафтан – упарился. Оглянулся на Олега Иваныча – куда, мол? Тот посмотрел вперед, прислушиваясь к стуку топоров и веселому матерку работников, махнул было рукой… И тут же замер,
Впереди, шагах в двадцати, за деревьями, синело узкое лесное озеро. Глубоко в озеро вдавался каменистый мыс, поросший зеленовато-голубым мхом, а на мысе, почти посередине озера, возвышалась небольшая часовенка с православным крестом на крутой, крытой дранкой, крыше. Выстроенная, похоже, довольно давно – бревна потемнели от времени. По берегу озера к часовне вела расчищенная от камней тропинка, довольно сильно заросшая папоротниками, видно, ею тоже мало кто пользовался. Олег Иваныч и Гриша переглянулись и, не сговариваясь, пошли к часовне.
Узкие ступеньки, на балке крыльца – надпись, иструхлявилась уже, но буквы разобрать можно:
«Строил мастер Иван Флегонтов в лето пять тысяч семьсот восьмидесятое от сотворения мира».
– Однако! – присвистнул Олег Иваныч. – Почти двести лет прошло. Вот уж поистине – тут русский дух, тут Русью пахнет!
Внутри пахло сыростью. Олег Иваныч и Гриша молча подошли к иконе Николая Угодника и долго молились. За здравие участников экспедиции, за упокой мертвых, за удачу. Потом постояли немного, отдавая дань памяти прошлым поколениям новгородцев, и вышли, аккуратно прикрыв дверь.
Прятавшийся в кустах на другом берегу озера молодой индейский вождь Чайак – Красный Орел – опустил лук. Да, конечно, хорошо было бы убить сейчас этих двух бледнолицых. Но только не здесь, у часовни! Чайак, хоть и не был православным христианином, однако побаивался чужих богов.
– Прокрадемся за ними? – спросил его младший напарник, светлоглазый Кав-ак Тлет – Снежный Глаз. Юноша был одет лишь в набедренную повязку из оленьей шкуры – его кожу, достаточно светлую для индейца – украшала воинственная раскраска из охры, на шее висело ожерелье из зубов волка. Волка этого – белого, огромного до чрезвычайности – Кав-ак убил в прошлую зиму, чем очень гордился.
Похожий на Гойко Митича Чайак лишь покачал головой в ответ на предложение юноши. Там, куда только что пошли вышедшие из часовни, слишком уж много бледнолицых, а их, людей-тлинкитов, всего двое. Может, это и плохо, что остальные остались на дальнем том берегу острова? Впрочем, Чайак так не считал – и двое индейских воинов уже большая сила!
– Спустимся вниз по ручью, – подумав, сказал молодой вождь, и воины, вытащив из кустов спрятанную лодку из плотной коры, спустили ее в светлые воды озера. Быстро обогнув часовню – вода даже не плеснула под мерными взмахами весел! – они резко свернули вправо, где брал начало узкий, в несколько локтей, ручей, впадавший в залив. В обычные годы ручей это вряд ли был бы пригоден даже для небольшой лодки, но нынешний июнь выдался дождливым, и вода стояла достаточно высоко. К тому же, ближе к заливу сложили плотину бобры. Сильное течение быстро разогнало легкое суденышко – время от времени приходилось тормозить, не веслами, а хватаясь за спускающиеся к самому ручью ветки. Росшие рядом с ручьем деревья полностью заслоняли его от любопытных взглядов. Высоко, в вершинах, перепархивая с ветки на ветку, пели птицы…
На берегу Софья с Ульянкой наконец сварили обед – наваристые щи с дичью – и теперь ждали возвращения мужчин. Солнце стояло высоко в небе. Жарило. Легкие порывы долетающего с моря ветра вовсе не приносили прохладу.
– Пойду на корабль, переоденусь во что полегче, – не выдержала Софья. – Наши придут – пусть подождут… Впрочем… – Она улыбнулась. – Пусть уж обедают, меня не дожидаясь, поди, голодные.
Пройдя несколько шагов по каменистому пляжу, она поднялась на судно по узким мосткам. Стоявший у трапа вахтенный с алебардой и в пластинчатом панцире – байдане, надетой ввиду жары прямо на рубаху, поклонился, пропуская боярыню. Та остановилась на корме, засмотрелась вокруг – уж больно красиво было. Синие, с белыми барашками волны неторопливо набегали на берег, поросший ярко-зеленой растительностью – малиной, орешником, жимолостью. Чуть дальше, у ручья, образовались настоящие заросли из кленов, ивы и дрока. А еще дальше над лесом дымчато-фиолетовыми уступами возвышались горы.