Воевода
Шрифт:
– Многовато их больно, – невесело за всех ответил кряжистый мужик в добротной стеганке, усиленной накладками из железных полос, – побьют они нас, сгинем здесь все. Вон стрелы, что дождь, сыпятся.
– А ты, стало быть, боишься? – грозно нахмурился воевода.
– Да, боюсь! – с надрывом ответил мужик, вставая со щита.
Ратибор подошел к нему вплотную, и тот поднял руки, словно опасаясь, что его сейчас ударят.
– Правильно делаешь, что боишься, – вдруг неожиданно сказал воевода, – ничего не боится только дурак. И я вот тоже боюсь.
– Как? – в недоумении произнес мужик, в голове которого образ
– А так, – усмехнулся Ратибор, – как ты боишься, так и я боюсь. Или ты думаешь, что никому, кроме тебя, страх неведом, и воины, которые сейчас на стенах смерти в глаза смотрят, не знают, что такое страх?
Заинтересованные разговором, к ним подошли другие ополченцы и остановились, опираясь на длинные копья.
– Все боятся! – Воевода внимательно вглядывался в лица ополченцев, лихорадочно соображая, чем можно разогнать засевший в их души страх, превращавший этих неплохих воинов в беспомощную толпу. – Только бояться надо правильно.
– Это как? – снова переспросил мужик, затеявший весь разговор.
– Я, когда первый свой бой принял, – Ратибор на секунду задумался, словно вспоминая былое, – случилось так, что всех вокруг меня поубивали. И вдруг вижу я, что стою один, а вокруг одни печенеги, и меня, вроде как, в плен собираются брать. Вот я тогда испугался. Схватил рогатину и давай ее над головой крутить да прыгать во все стороны. Печенегов порубил с десяток и все с испугу. Вот так вот бояться надо!
Ополченцы вокруг засмеялись, оттаивая от сковавшего души страха.
– А вот ты, – продолжает воевода, ткнув пальцем прямо в одну из железных полос, прикрепленных к стеганке мужика, – за себя одного боишься или за семью тоже?
– Да как же за семью не бояться, – мужик невольно сжал кулаки, словно собрался драться, – о детях малых да женах только и радеем!
– Не вижу этого! – грозно крикнул Ратибор. – Вот то, что ты за себя боишься, вижу: вон сколько железа на грудь пришил поверх доспеха. А чтоб за семью боялся – не вижу!
– Это как, не видишь?! – ратник-ополченец набычился.
– А так, – Ратибор поднял вверх огромный жилистый кулак, – если б ты за семью боялся, ты бы не ныл тут, что побьют нас и все мы сгинем, а думал, как врага одолеть! Знаешь, что будет с детьми и женами, если хазары в город ворвутся?
– Известное дело, – в разговор встрял еще один ополченец, – в рабство продадут.
– То-то и оно, что в рабство! – Воевода потряс поднятым кулаком. – Вот ты измыслил, как себя защитить. Смог ведь. Так придумай, как семью оборонить, а не скули, как побитая собака! Думать надо, как врага одолеть! – Он с силой опустил кулак вниз, словно разрубая невидимого врага. – Вот как бояться надо!
Мужик, затеявший разговор, смущенно нахмурился, ощупывая на себе пришитые к стеганке железные полосы:
– Я это... я и не скулил вовсе, сказал просто, что враг больно грозен... а полосы пришил потому, что много у меня их, я же расковщик [6] .
– Правильно говорит воевода, – раздался из угла башни хриплый голос.
Все обернулись. Высокий сухопарый старик, ширококостный и жилистый, единственный из всех ратников-ополченцев в кольчуге, стоял, широко расставив ноги и опираясь на
6
Расковщик – кузнец, превращавший кричное, пористое железо в железные полосы – расковы, из которых изготавливали уже все кузнечные изделия.
– Правильно говорит, – еще раз повторил старик, – мы тут все от страха сомлели и скисли. И я с вами тоже скис, а надо измыслить, как хазарина одолеть. Хитрость нам нужна, чтоб малым числом отбиться и отстоять город.
– Как звать? – воевода чуть улыбнулся, почувствовав, что его слова не пропали даром.
– Радивой [7] .
– Имя воинское, – воевода прищурил глаз, – не простое...
– Да, был в гридях, но с боярином повздорил.
7
Радивой – радеющий о воинах, древнерусское имя.
– Бывает... – воевода с уважением посмотрел на великолепную секиру бывшего воина. – Что ж, Радивой, есть у меня одна хитрость про хазар, но, может, твоя хитрость станется лучше. Ты на своем воинском веку повидал поболее моего, вдруг знаешь, чего мне не ведомо, так что давай, соображай...
Он уже повернулся уходить, но в последний момент задержался, словно вспомнив что-то важное:
– И вы все тоже мыслите, а я пойду воев на стены ставить: не ровен час хазары попрут.
Ратибор вышел из башни, подумав, что теперь вместо напряженного ожидания смертельного боя мозги ополченцев будут заняты хоть какой-то работой. Как раз подходила третья сотня вятичей-лучников.
– За мной, вои! – крикнул воевода и сам повел стрелков на стену.
Они быстрым шагом прошли вдоль стены. Над головами шелестели влетающие в бойницы стрелы. И слышно было, как перекрикивались Злат и Вязга, матеря и ругая хазар.
– Эй, Злат, там, у кочки с полынью, два хазарина, такие растакие, носу не дают высунуть, – послышался крик, – пугни их, если можешь.
– Да, вижу! – отвечал задорный молодой голос. – Сейчас я им гостинцы пошлю.
«Надо же «гостинцы» нашли», – Ратибор невольно поразился выдумке пастухов, которые само слово «смерть» избегали и будто не убивали, а раздавали «гостинцы» непрошеным гостям. «Стало быть, как думает человек, так и живет, – рассуждал он, продолжая быстро идти, – и если заставить доброго человека убивать своих врагов, то будет он это делать совсем иначе». Он чуть было не сказал про себя – «убивать по-доброму», но вовремя спохватился, усмехнувшись нелепости этой мысли.
– Ай молодца, Златушка! – послышался радостный крик. – Сразу дышать стало легче.
«Донес «гостинчики», стало быть», – подумал Ратибор, с улыбкой припомнив лица сметливых пастухов.
Но вот, наконец, и Окричная башня. От нее тянется частокол, и здесь же лестница, ведущая на полати. На них двое ратников, пригнувшись, высматривали в щели между бревнами врагов. Так же пригнувшись, вятичи стали расходиться по полатям вдоль всего частокола. Ратибор поднялся вместе с ними и, найдя подходящую щель в бревнах, посмотрел туда, где хазары закидывали ров вязанками хвороста.