Воевода

Антонов Александр Ильич

— Должно мне знать, кому благотворим и кого в дело государево впрягаем, — сказал он дьяку Мефодию, принёсшему листы.

В листах об Адашевых было записано: «Служилый дворянский род дал Руси трёх исторических деятелей, из которых один пользовался особым влиянием на царя Ивана IV Грозного». А в родословнике было написано так: «Фамильное прозвание Адашевых восточного происхождения. В летописи (Воскресенской) под 6891 (1382) годом сказано: «Тое же осени бысть во Владимери посол лют Адаш Тахтамыш». Мордовский князь Адаш, живший в XV столетии, стал родоначальником мурз и дворян Акчуриных и Адашевых. В турецком языке есть слово «адаш», сокращённое

из «ад-даш», с значением «соименник», тёзка».

Сего оказалось достаточно думному боярину Дмитрию Романову, чтобы направить течение судьбы Даниила Адашева в намеченное русло. В тот же день боярин пригласил окольничего Фёдора Адашева, дал ему почитать челобитную князя Петра Одоевского и попросил показать царю.

— Тебе-то с нею сподручнее идти к государю-батюшке, скажешь, что сынок привёз из стана под Козельском. Я же стряпчего найду, коему поручу отправить царское повеление на рубку леса и позволение селиться ратникам в Козельске.

— Коль нужно, так пойду поклонюсь царю-батюшке, — ответил Фёдор и осведомился: — Данилка-то чем заниматься будет?

— Надо ему речь татарскую выучить. В том нужда большая государева есть. А он у тебя к тому способен.

Фёдор не разгадал «нужды государевой», а просить боярина растолковать сие не стал. Может, о том ему и не положено знать. «Да время покажет, что к чему», — с тем Фёдор и покинул Разрядный приказ.

В эти дни поздней осени имя Даниила Адашева было у многих на устах. О нём говорили в Разрядном приказе и в царских палатах. Исполнялась привезённая им челобитная. Даниилу подыскивали татарина, который учил бы его своей речи. Было на устах имя Даниила и у арбатских свах. Адашевым многие свахи хотели угодить, искали, присматривались к девицам из дворянской среды. Такова была воля родителей Даниила: родниться со своей ровней.

Свахи угодили Адашевым и на Поварской улице нашли девицу из древнего дворянского рода Веригиных, родоначальник которого, Дементий Ермолаевич, служил у великого князя Переяславского Дмитрия Александровича Невского. Дочь Андрея Васильевича Веригина Глафира и была облюбована арбатской свахой Саломеей.

Как-то дождливым октябрьским днём пришла Саломея в новые палаты Адашевых и посекретничала с Ульяной.

— Вот те крест, матушка Ульяна, — сидя за столом и трапезничая, скороговоркой частила Саломея, — краше и милее, да и родовитее не сыщете невесты, чем дворянская девица Веригиных Глаша. А увидеть её ты и сама можешь. Я тебя хоть завтра же, а лучше в день двадцатой недели по Пятидесятнице и отведу в храм Воскресения Христова, что у Никитских ворот. Там они каждый день молятся с матушкой.

Ульяна не поленилась и сходила с Саломеей к Никитским воротам, отстояла службу да всё ловила лик Глафиры Веригиной. Та приглянулась Ульяне. По всему было видно, что не сварлива, потому как сварливой невестки Ульяна и дня бы в доме не потерпела. Как вышли из храма, Ульяна сказала Саломее:

— Сватай, голубушка. И считай, что как сговор состоится, так беличья шуба на твои плечи ляжет.

— Знаю, матушка Ульяна, что ты не поскупишься. Да уж приложи к шубе и шаль, а то моя-то на рядно похожа.

— Будет тебе и шаль, и сапожки опойковые, ежели без пороков невестку в мой дом приведёшь.

— Ты, сердешная, сама доброта. Да жди завтра вестей приятных. Все-то уж я прознаю про Веригиных. Да пусть и на меня посмотрят. Я ведь сваха от Бога.

Даниил к личной своей судьбе был вовсё равнодушен. Что ж, отчую волю он исполнит, а там уж как Бог распорядится:

испокон веков повелось на Руси, что родители женили своих сыновей или выдавали замуж дочерей за тех, кто им приглянется, кто выгоден. Волю же детей не чтили: стерпится — слюбится, говорили родители. Молодой Адашев был озабочен своим. Ему запал в душу разговор с главой Разрядного приказа, и теперь он искал пути-дороги к тому, чтобы успешнее пройти испытание в новом, неведомом ему деле на благо державы. Его ещё и в приказ не позвали, ещё ничего определённого ему не сказали, а он уже заглядывал за окоём, начинал свой путь в горячем воображении. Конечно же, он не будет учить татарский язык, сидя с татарином за столом лицом к лицу. Своё обучение он исполнит по-иному. Оно простое, стоит ему только одеться попроще и пойти на торг, где среди торговых людей можно найти не только татар, но и самоедов. Вот у них-то он и будет учиться чужой речи. На торге обо всём можно спрашивать. И ответят, растолкуют, повторить заставят. А уж ежели раскошелишься, да купишь вещь, то и учить будут от всей души. Школа на торге ещё хороша и тем, что там разные говоры можно узнать. Все они, нехристи, что с Вятки, что с Камы или с Волги, изъясняются по-разному.

Но за день до намеченного выхода на торг за Даниилом в Сивцев Вражек пришёл из приказа знакомый подьячий Фадей. Молодой, вёрткий, угодливый, ежели надо, он сразу дал понять, что зовут Даниила в приказ не для битья.

— Свет Данилушка, ждёт тебя скоро сам батюшка-боярин Дмитрий, так ты уважь его и поспеши.

— Вот подпояшусь и приду, — улыбнулся Даниил.

У него даже настроение поднялось. В хорошем-то расположении духа боярин Дмитрий и его выслушает, а не только своё вещать будет.

Когда шли в Кремль, Фадей чуть ли не бежал впереди — так спешил. Не отставал от него и Даниил, лишь удивляясь спешке. Да и погода подгоняла: моросил мелкий неприятный дождь. Москва была пасмурна и слякотна. Снег на Покров день выпал да растаял, оставив под ногами хлюпь.

Думный боярин Дмитрий встретил Даниила и впрямь ласково. Причину тому Даниил не стал искать, с поклоном прошёл к столу и, как позволил боярин, сел.

— Всё у тебя, сын Адашев, идёт ладком. На челобитную твою воля царская положена — с лесом будут козельские. И селить ратников Одоевскому дозволено. Три дня назад в Козельск умчал подьячий и там, поди, уже вершат дела.

— Спасибо, боярин-батюшка, от города Козельска и ратников за радение.

Боярину приятно слышать похвалу, но принимал он её не по чести: всё то было сделано усилиями Фёдора Адашева.

— Твоя судьба тоже определена. Есть на Татарской улице старый мурза именем Тюбяк-Чекурча. Он купец, и ему нужен приказчик. Как придёшь, скажешь, что прислан князем Шиг-Авмаром. Торговать будешь вместе с сыном Тюбяк-Чекурчи — Каясаром. Знай, что Шиг-Авмар стар, это астраханский царевич. Его сын Шиг-Алей царю-батюшке любезен. Пойдёшь к купцу Чекурче один. Если жить при доме оставят, согласись...

— Всё понял, батюшка-воевода. Могу ли я на торге бывать? Там ведь много татар и говоры у них разные.

— Можешь, но не сразу. Обвыкнись у Чекурчи в лавке, наберись повадок. И вот что самое важное: для Чекурчи и для всех посторонних ты отныне Тарх. Человек именем Тарх. Да пусть не смущает тебя сие имя, оно не татарское, но схожее. Оно греческое, православное — «беспокойный», «взволнованный».

— И впрямь, батюшка-воевода, мне легче его принять, коль оно христианское.

Боярин о чём-то задумался и вспомнил.