Воин аквилы
Шрифт:
– Личного счастья? Да, учил и, видимо, переучил тебя. Ха-ха! Шучу, родной мой. Ах, Владиус, ты прав в своих таких уже взрослых суждениях как насчёт себя, так и меня. Признаюсь, ты очень хорошим учеником оказался. Хотя постой, это что же получается, ты мне, значит, сейчас советуешь познать, так сказать, прелесть истинной любви, а сам-то что? Её уж давно встретив в лице Симин, решил в итоге в забвении службы медленно задушить и забыть?! По правде сказать, я иногда думал о том, что лучше бы ты вместо опасного служения римскому отечеству подался навстречу своему любовному безрассудству. Отыскал бы свою милую парфяночку и зажил бы вместе с ней вполне мирной и счастливой жизнью. Занялся бы политикой и растил бы детей. Владиус, ведь ты же всё ещё не забыл Симин?!
С отчаянием глубоко выдохнув,
– Спрашиваешь, дядя, забыл ли я Симин? Да я бы её не забыл, даже если бы мне довелось пролежать в непробудном сне тысячу столетий. Её прекрасные глаза, манящий запах и ласковый голос – всё это женственное великолепие уже навечно впиталось памятными корнями в мои душу и сердце. Навечно. А насчёт забвения истиной любви?! Видят боги, я не хочу перечить их же избранному для меня пути. Повторюсь, я пойду по заранее отмеченной судьбой дороге, никуда не сворачивая. Пойду так, как я чувствую. Так, как вижу. Пойду с верой и надеждой на светлое и лучшее во всех ипостасях. А как уже будет в конечном итоге?! Ты, дядя, и без меня знаешь, в чьей воле и силе порой исход наш сущий зависит. Кто знает, может, Симин к этому времени давно уж как познала своё истинное счастье, благополучно обо мне позабыв. Ведь всё возможно.
– Да, всё возможно, мальчик мой, но ты знаешь, касаемо тебя и Симин я бы хотел вот что ещё отметить и дополнить. Там, тогда, на званом ужине, я не стал этого говорить, хотел, чтобы для осмысления прошло время. Так вот я думаю, что ту самую драгоценность, потерянную Симин и в последующем тобой бережно хранимую, ты тогда не зря ведь нашёл. Неспроста. Понимаешь?!
– Не вполне, дядя… – озадаченно покрутив головой, промолвил молодой римлянин.
– Дело в том, что есть такое очень давнее поверье, Владиус! Поверье, говорящее о том, что если люди друг друга очень сильно любят, но по прихоти судьбы не могут быть вместе здесь и сейчас и, что ещё мрачнее, разделены огромным расстоянием, то боги с помощью чего-нибудь или же какой-либо вещи их обязательно, когда придёт для этого время, соединят вновь. Так что драгоценная цепочка Симин, друг мой, и есть ключ к твоему будущему счастью, не иначе. Ключ, овеянный надеждою. Поверья поверьями, но мой тебе, считай, что самый главный совет: береги эту драгоценность. И тогда кто знает, может быть, она сбережёт тебя для славного и счастливого будущего. Ох, да услышат мои слова могущественный Юпитер и мудрейшая Минерва!
– Спасибо, дядя! Я с благоговением запомню этот твой совет и постараюсь им воспользоваться там! Ох, дядя, как же мне будет очень не хватать твоей успокаивающей и навеивающей светом мудрости.
– И пусть не хватает, друг мой, вот как раз и будет лишний повод для скорой новой нашей радостной встречи! Ха-ха-ха! Ох, вот заговорились о сущем грустном, а я из-за этого чуть не забыл тебе одну очень важную весть поведать.
– Важную весть? Я заинтригован, дядя! О чём она?
– Ты не представляешь, друг мой, как я был заинтригован, когда всё узнал. Валерий, твой хороший знакомый, тоже ведь в римскую армию вознамерился податься.
– Да ты что?! Вот весть так весть, дядя! А как же его отец? Неужели такой видный сенатор ничем не смог помочь сыну?
– Да отчасти смог! С него не убудет. Валерий ведь мечтал о политике, а времена нынче грядут вон какие. Император сдаёт. Надолго его не хватит. А вместо него придёт уже известно кто. Усыновлённый Нервой Марк Ульпий Траян, который по слухам не очень-то жалует молодых властолюбцев без военного прошлого. Так что хочешь не хочешь, а надо идти служить, если метишь в сенат Рима. Вот посему Валерий и отправляется на службу, правда, в преторианскую гвардию, но здесь уже, как ты сам можешь догадаться, без помощи Луция Тициния обойтись не могло.
– Да, понимаю! И всё же я рад, что Валерий отправляется в армию. Пусть и в гвардии, но, я думаю, свои ядовитые жизненные постулаты он всё же должен будет хоть немного, а переменить и как-то умерить. А Траян, видимо, будет собой представлять вполне независимого и воинственного правителя?! Как ты думаешь, дядя?
– Возможно, Владиус! Хотя действенно управлять лишь приграничной провинцией, располагая при этом властью над несколькими легионами, и благопристойно
Чего нельзя было сказать о молодом римлянине, который, напротив, заметив неподалеку от городской стены выстроившихся стройной шеренгой закованных в цепи измученных людей, оживился и, не сводя пылкого взгляда с застывших в бессилии и безропотности узников, живо выпалил:
– Дядя Овидий! Дядя Овидий, а кто эти люди? Они же вроде не пленные варвары, а закованы в цепи, словно страшные враги!
– Ах, эти? Эти люди, Владиус, не беглые рабы и не дикие варвары. Этих обессиленных лишь внешне, но никак не внутренне людей многие римляне считают страшнее даже самых отъявленных преступников и имперских врагов вместе взятых. Эти узники, коих ты видишь, – разносчики новой веры. А называют они себя вполне звучно и гордо христианами! Да, это точно они, ведь здесь поблизости расположены их темницы.
– Дядя, а почему они так себя называют?! И что это за вера новая такая? Странно, нам ничего о ней не рассказывали, когда я познавал здесь научные труды.
– Не рассказывали потому, как она запрещена. Да и я, по правде сказать, слышал о ней лишь отчасти. Знаю по слухам, что вера эта пришла с востока, а именно из римской провинции Иудея. Там некто Йешуа из города Назарета, по греческому наречию именуемый Иисусом, назвал себя сыном Божьим, Спасителем, Мессией, или, опять же, по-гречески, Христом. Вёл в тех дальних землях учение своё, чудеса разные творил, вот так рассказывают.
– И что потом стало с этим самым Иисусом из Назарета?
– Потом, говорят, его поймали, пытали, но он так и не отрёкся от своих слов, от своего учения, и его распяли на кресте. И после всего этого молвили люди, что Иисус не умер, а воскрес, но так, по крайней мере, позже стали верить в это его последователи, то есть христиане.
– Вот как! И что теперь будет, с этими людьми, их убьют?
– Если не отрекутся от своей веры, то да, скорее всего, их тогда казнят. Понимаешь, Владиус, они же ведь не просто христиане, а проповедники новой веры. Эти люди склоняли римлян отказаться от веры в наших великих богов и принять учение Иисуса. За это в империи предусмотрена смерть или же, если повезёт, вечная каторга. И это теперешнее наказание для христиан всё же я считаю намного лучшим, чем то, что существовало для них при императоре Нероне, когда людей за их непоколебимую веру в Христа без всякой жалости и лишь на потеху толпы бросали на растерзание к голодным диким львам в многочисленных городских амфитеатрах. Да, то ещё было зрелище.
– Какой ужас! Бедные люди!
– Да, друг мой, я согласен с тобой! Кто бы ни были эти люди, но травить их за веру свою ненасытным зверьём было чересчур дико! Но тогда были очень суровые нравы. Благо сейчас по сути своей, если ты гражданин, то можешь быть и христианином, и иудеем, кем угодно по вере, но главное, чтобы не проповедовал свою религию и не осквернял культ римских богов, иначе будет тебе лихая беда. Ох, Владиус, этот наш разговор, полный насыщенных размышлений и пламенных надежд, так крепко обвил наши распалённые души, что ни я и не ты, в общем-то, и не заметили, как единое монотонное и шумное следование пути, увы, подошло к своему концу. Для меня подошло, друг мой. Ты же от сей крайней столичной черты отправишься дальше, навстречу своим интересным, и, я также надеюсь, здравым и счастливым новым жизненным вершинам. Мальчик мой, ты уж там береги себя! Слушай свои душу и сердце и иногда под стать непроглядной томной грусти вспоминай мои заветы и учения, и успокоение наполнит твою душу. Обязательно обними за меня Ливерия и Туллию. Да пошлют боги им терпения и сил. А теперь, мой друг, всё, пора! Повозка тебя уж заждалась, хорошо, что я её заранее нанял! Я не прощаюсь с тобой, мой друг, а говорю лишь: до следующей встречи! Я буду в неё верить и ждать!