Воин аквилы

Шмыглёв Владислав

– Я, Владиус, когда вырасту, обязательно пойду по стопам своего отца. Буду верно служить Риму. Всем дикарям от меня не будет пощады, а будет только моя месть.

Максиан из-за излишней озлобленности испытывал ещё с ранних лет довольно-таки уже крепкую взрослую неприязнь и ненависть к своим будущим врагам. Но что касаемо дружбы, в этом деле он был очень хорошим, преданным и верным соратником. Владиус это хорошо чувствовал и видел. И как раз благодаря Максиану, собственно, и сам, пусть ещё и где-то в глубине своей души, но уже загорелся жгучей идеей и мечтой о славной, храброй и, главное, во многом праведной будущей службе великой империи. Такой же службе, что нёс и его отец. Ещё один друг Юлий жил на соседней, более богатой и роскошной улице. А всё потому, что Юлий происходил из более влиятельной, знатной и обеспеченной семьи. Отец его, бывший военный, дослужился до почётного сословия всадников и в городе занимал видную публичную должность. И хотя семья Юлия и была побогаче и известней, это ему совсем не мешало водить дружбу как с Владиусом, так и с Максианом. Юлий горячо мечтал построить карьеру видного сенатора для начала где-нибудь этак в Лондиниуме, а затем постепенно перебраться в столицу, в сам Рим. Ему безмерно нравилась Корнелия. Ах,

эта жгучая римлянка, коей было всего тринадцать лет, но что по годам, что по телу и душе она, как прекрасная вполне взрослая дама, уже знала себе истинную цену. Корнелия с родителями переехала в Британию из далёкой провинции Верхняя Мезия. Её отец занимался торговлей, надо признать, весьма прибыльным ремеслом, но из-за частых боевых действий и всеобщей непрекращающейся напряжённости на всей дунайской границе глава семейства не стал чересчур рисковать своими домочадцами и решил переехать пусть также в не блещущую излишним спокойствием, но довольно-таки перспективную и заманчивую северную провинцию. Бывало, когда Корнелия приглашала своих друзей к себе в гости, её отец подолгу рассказывал им всем о даках. О диких, сильных северных воинах, которых ему доводилось не раз видеть лично и с которыми, к слову, Риму было очень непросто воевать. А тем временем мысленные частички пламенных памятных очертаний в голове мальчишки, потихонечку догорев, утихли, одновременно пропустив ещё и через себя всё яркое обозрение городского представления. Вечер неумолимо приближался, а вместе с ним уже яро виделся и обратный путь домой, которому Владиус и Максиан, вполне насытившись увиденным праздничным действом, и не думали перечить. Попрощавшись с Юлием и Корнелией, решившими остаться на празднике ещё на какое-то время, два верных друга, недолго думая, в обход шумной и многолюдной толпы направились прямиком к раскинувшимся на окраине крепости-поселения полям и нагорьям, тем самым пусть и ненамного удлиняя свой путь, но зато двигаясь в благой тишине. С юрким порывом и душевной весёлой лёгкостью преодолев необходимое расстояние, Владиус и Максиан, подходя к своим домам, уже начали было потихонечку прощаться, как вдруг позади отчётливо и едновременно услышали шум, доносящийся от трения и лязганья доспехов, разбавленный лошадиным ржанием и топотом. С мгновенно подступившим в юные сердца диким захватывающим интересом мальчишки быстро повернулись, тотчас узрели перед своими видавшими ещё не столь много живого разнообразия глазами мирно шагающую небольшую колонну солдат и чуть в отдалении – дюжину спешившихся всадников. Пристально вглядываясь в очертания воинов, Владиус вдруг заметил, как вдалеке один конник из той доброй дюжины спешившихся кавалеристов что-то очень громко скомандовал всем остальным и затем, выйдя из отряда и медленно увлекая за собой запыхавшегося коня, направился в ту самую сторону, где находился сам юноша вместе с другом. За то время, пока шёл навстречу мальчишкам спешившийся конник, Владиус хорошенечко смог его рассмотреть. Это был одетый в мускулистый панцирь и венчающий голову аттический шлем с изящным гребнем воин чуть выше среднего роста, широкоплечий, с прямой властной осанкой. Умеренные шаги выдавали в нём долгую военную римскую выучку. По мере приближения всадника Владиус также заметил, что тело воина было покрыто многочисленными шрамами, явно оставленными от глубоких ран. Лицо виделось загорелым и уставшим от тягот. А вот глаза?! Наконец посмотрев в глаза мирно шагающему мужчине, мальчик, сам от себя не ожидая, точно на мгновение замер, почувствовав в них такое горячее, болезненно-родное веяние. Поняв, кому именно могут принадлежать сии схожие внешне очи, Владиус, очнувшись и более не сдерживая себя, мигом кинулся навстречу также явно почувствовавшему что-то резкое и пылкое от себя воину. Мгновение – и хрупкое, ещё мальчишечье тело надёжно и крепко очутилось в объятиях своего отца. А как иначе? Владиус сразу понял: ведь только по-настоящему родной и сильно любящий человек мог так нежно обнимать. Побыв недолго в искрящей безмятежности, мальчик, слегка отстранившись, поднял голову. Владиус искренне хотел ещё раз посмотреть в такие родные для сердца глаза. И вот когда в очередной раз он в них взглянул, то заметил раскинувшиеся повсеместно на веках и щеках, будто крошечные озёрца, капельки слёз, выступивших от радости и счастья, не иначе. Не переставая глядеть на блестящие тёмные огоньки воспалённых глаз, Владиус одновременно правой рукой нежно погладил затвердевшую на щеке мужскую щетину и, не сдерживая своего внутреннего порыва, воскликнул:

– Отец, я так рад, что ты вернулся с войны живым. Я так рад тебе! Так рад! Отец, ты же ведь ко мне и маме навсегда вернулся?! И больше не оставишь нас одних? Ведь так?

Ещё раз пустив невольно полную надежды и счастья капельку слёз из своих глаз, мужчина чуть трясущимися губами в ответ выдавил:

– Ах, сынок мой дорогой и любимый, ты не представляешь, как я рад нашей встрече. О боги, как же долго я ждал этого сладостного момента. Ты уже так вырос, мальчик мой. Прости, что меня так долго не было рядом, но теперь обещаю, что я ни тебя, ни маму больше одних не оставлю. Слышишь меня, Владиус, не оставлю вас больше теперь никогда. Моя священная миссия, полная воинских тяжб перед Римом, полностью исполнена. Так что более не бойся, мой мальчик. Те легионеры, по большей части ещё являющиеся новобранцами, немного передохнув в Линдуме, далее уже отправятся в свой лагерь без меня. А мой путь теперь, сугубо семейный и тихий, продолжится здесь!

Промолвив это, Ливерий крепко обнял повеселевшего сына и тотчас поцеловал его. Возбуждённый от радости мальчик хотел было уже ответить отцу, как вдруг в разговор резво вмешался доселе стоявший в задумчивости Максиан, пылко вымолвивший:

– Прости меня, воитель, а ты и правда отец Владиуса?

Заметно подобрев и разразившись открытой и доброй улыбкой, Ливерий бодро произнёс в ответ:

– Да, юноша! Я отец Владиуса. Это так. Меня зовут Ливерий Рутилий. Позволь-ка полюбопытствовать, а как твоё имя?

– А меня зовут Максиан. Я сын римского воина Ариеса Атия, когда-то жившего в здешних местах.

– Постой-ка… Ариес Атий?! О боги, так я ведь знал твоего отца, малыш. Ох, и храбрым же был он воякой. Ты можешь смело им гордиться. Жаль вот только, бесконечная вой на, ведомая с северными варварами, не пощадила его.

– Спасибо. Знаешь, воитель, я ведь им уже горжусь и впредь буду гордиться. Вы уж оба простите меня,

что, возможно, помешал вам. Эх, просто я… А, ладно, мне нужно идти. Владиус, друг мой, до завтра.

– Эй, Максиан, погоди, не нужно извиняться, всё хорошо. Так ты, значит, друг моего сына?! Что же, меня это радует. Настоящая детская дружба во взрослой жизни особенно ценна. Ты, сынок, если что, без боязни и стеснений приходи к нам в дом. Заходи почаще. Я всегда буду рад тебе. Хорошо?!

– Хорошо, дядя Ливерий, договорились!

– Вот и славно! А теперь ступай домой, – мягко похлопав по плечу Максиана, проговорил Ливерий и затем, пламенно взглянув на провожающего пристальным взглядом своего друга сына, тихонько добавил: – Ну что, Владиус, видимо, и нам тоже пора идти домой. А то мама, наверное, тебя уж хватилась. Давай не будем её излишне печалить. А лучше, наоборот, порадуем вместе! Ох, как же это хорошо – вернуться живым домой, к своей любимой и дорогой семье! Как же это приятно и сладостно!!!

Глава III

И так в безмятежности и счастье не то что прошли, а быстрой птицею пролетели ещё шесть дивных лет. В августе девяносто шестого года н. э. Ливерий Рутилий вместе с женой и сыном, как он и мечтал когда-то, наконец отправился на родину предков, в прекрасный вечный город Рим. Дорога обещала быть неблизкой, необходимо было преодолеть почти пол империи до столицы. Но Ливерий вместе с Туллией и Владиусом даже не думали о путевых трудностях, домочадцы, наоборот, все были рады столь увлекательному и долгому путешествию. К этому времени, собственно, сам Владиус сильно возмужал. Хоть ему и было пока шестнадцать лет, возраст вполне совершеннолетнего мужчины, молодой римлянин выделялся очень крепким и выносливым телом. Благо сказывались совместные с отцом занятия и тренировки. Также к своим шестнадцати годам Владиус прекрасно говорил на языке Эллады и вполне сносно – на кельтском и парфянском. Но необходимо было совершенствование навыков. И поэтому, направляясь вместе с родителями в Рим, Владиус прежде всего думал не о родственниках и каком-либо приятном городском времяпрепровождении, а о что ни на есть главном – о непростой столичной вехе обучения. Тем более что финансово отец мог сие дело осилить. Ведь Ливерий, уйдя на заслуженный мирный отдых, получил приличное денежное жалование и смог посредством его приобрести немалый надел земли, позволивший через непродолжительное время заняться земледелием и получать пусть и небольшой, но существенный для семьи доход. А что же друзья Владиуса?! Юлий, перебравшись в Лондиниум благодаря связям своего отца и, надо это признать, не очень крепкому здоровью, благополучно отрешившись от неуёмной долгой службы, окунулся в публичную сенаторскую жизнь, как ранее и мечтал. Чего нельзя сказать о Максиане. Первый и верный друг Владиуса, напротив, поскорее закончив местное обучение в Линдуме, по добровольному душевному порыву, так сказать, ещё в истинно ранних летах подался в римскую армию, сумев зачислиться обычным рекрутом-легионером в XX легион, дислоцированный в крепости Дева Виктрикс. Корнелия же, так пока и не выйдя замуж, на время перебралась для возможного поиска своего личного счастья к своим дальним родственникам, живущим в Далмации. Надо сказать, у Владиуса с ней были очень непростые отношения, которые дружескими назвать было бы сложно. Юный римлянин прекрасно знал без излишних догадок то, что ещё с самого детства нравился Корнелии. Но вот незадача: девушка-то, напротив, совсем не волновала его юношеское сердце. Владиус был непреклонен к пламенным любовным позывам, потому что всем сердцем своим тянулся к учёбе и подготовке себя к дальнейшей обязательной и желанной воинской службе. Но чувства, которые пусть и ненавязчиво, но все же пыталась показать Корнелия, были заметны не только Владиусу. Их прекрасно видели все домочадцы. Однажды, сидя за обеденным столом, Ливерий, загадочно переглянувшись с Туллией и следом остановив задумчивый взгляд на сыне, произнёс:

– Сынок, а что случилось с Корнелией?! Уже как неделю почти она в наш дом не приходит погостить. Её, случаем, никто не обидел?

– Не знаю, отец. А что с ней могло такого произойти? Хм? Мне кажется, её никто не обижал. По крайней мере, я в ней ничего такого странного во время нашего последнего общения не заметил.

– Хитрец! Зато мы, сынок, вместе с мамой кое-что заметили. Ох. Заметили то, как эта милая девушка смотрит на тебя, слушает. Да и вообще, собственно, ради кого к нам в дом и приходит.

– Не знаю, не знаю. Я ничего такого вроде как и не замечал. Да и больно надо мне. Других дел хватает. Постойте, милые родители мои, а на что вы, собственно, намекаете?! И что вообще сейчас у нас за разговор? А? – насторожившись, сухо выпалил Владиус.

Вновь переглянувшись со своей женой, Ливерий тут же в ответ, улыбаясь, изрёк:

– Эх, ты ещё такая молодая, но уже сугубо деловая личность. Ха-ха! Ладно, сынок, не горячись. Мы просто хотели с тобой поговорить, жалко нам стало девочку, видим же, как она мучается из-за твоей каменно-отрешённой невозмутимости.

– Отрешённой невозмутимости?! Ха-ха! Хорошо сказано! Отец, мать, вы же прекрасно знаете, что у меня стоит на первом месте обучение, потом служба. А возможная женитьба? Ох, на всё, конечно, есть воля богов, но в моём случае она, эта самая воля, думаю, проявится ещё не скоро. Чувствую, для других дел меня судьба призвала, и семейному очагу пока в моём сердце места нет. Точно нет. А что касается Корнелии… Она вон всё носом своим игриво вертит, а за ним, к сожалению, совсем не видит, как Юлий по ней сохнет. И ещё сокрушается от горестного непознания истинной любви, хотя сама и виновата.

И тут же в разговор тихонечко вмешалась Туллия, с мудрым спокойствием проговорив:

– Виновата?! Сынок, а она, Корнелия, Юлия-то любит? А? Вот. Я тебе так скажу. Владиус, ты не спеши с выводами. Корнелия девушка видная, да и родителей мы её хорошо знаем. Партия получилась бы неплохая. Так что ты, не спеша, подумай обо всём.

– А я, мама, без всякой спешки и раздумий уже для себя всё главное знаю. То главное, что не люблю я её, а с не любимой мною девушкой я судьбу связывать не хочу. Какое тогда будет для нас обоих счастье? Родные мои, придёт время, и я обязательно кого-то полюблю. Кого-то того, кто будет послан мне сущими небесами. Но это точно уже будет не Корнелия. Прошу: не обижайтесь на меня, но я вам говорю истинную правду. И такую же правду я чуть ранее, признаюсь, сказал и самой Корнелии. Исходя из её грусти и скрытности, теперь надеюсь, она всё поняла. Ну не мог я её обманывать и тешить иллюзиямии дальше. Не мог. И теперь вот всё думаю, правильно ли я всё же поступил?!