Воин Доброй Удачи
Шрифт:
Она лишь усмехнулась тогда в ответ, как явной глупости. Став Анасуримбор после его женитьбы на матери, она жила в близости к его священной особе и не раз покрывалась мурашками, стоило ему просто пройти рядом. Подобно многим, она смешивала физическое отсутствие с невозможностью оказать воздействие. Андиаминские Высоты казались такими далекими. Теперь она знает: аспект-императору расстояние не помеха. Анасуримбор Келлхус вездесущ.
Чего и опасался старый колдун.
С этим пониманием приходит и новое уяснение своей силы. Она изучает Капитана, пытаясь разгадать, какие силы борются внутри него,
Остается только аспект-император. Лишь он может найти в кровожадности Капитана достоинство. Лишь он сможет пустить его в рай.
И она тут – переменная величина, думает Мимара, припомнив уроки алгебры, усвоенные на коленях у нильнамешского учителя Йераджамана. Та самая величина, которая не поддается вычислению.
То, что делает лорд Косотер, наконец решает она, всецело зависит от желания его повелителя, его божества, каким оно ему представляется.
– У меня будет ребенок, – сообщает ему Мимара.
Непроницаемое лицо чуть дергается.
– Разве тебе не интересно узнать? – спрашивает она.
Его взор по-прежнему неотступно вперен в нее. Никто еще не внушал ей подобного ужаса.
– Ты уже знаешь… – продолжает она. – Верно?
Кажется, что всю свою жизнь она вглядывается в бородатые лица, стараясь угадать, где у этих мужчин, чья щетина царапала нежную кожу ее шеи, подбородок. В детстве это, правда, были безбородые лица жрецов и аристократов Самны. Часть пожилых нансуров из числа многочисленных придворных Императорского дворца по-прежнему брила щеки на женский лад. Но большую часть времени, как она помнит, мужчины носили бороды. И чем сильнее они украшали их, тем выше был их статус.
Лорд Косотер мало чем отличается от разбойника, даже просто бродяги. «Так и думай о нем! – беззвучно восклицает она. – Он ниже, ниже тебя!»
– Что знаю? – хрипло спрашивает он.
– Кто отец…
Он ничего не говорит.
– Скажи, Капитан, – продолжает она высоким от напряжения голосом, – почему, как ты думаешь, я бежала с Андиаминских Высот?
Даже когда он просто мигает, кажется, что веко врезается в плоть, будто та слишком податлива для такого пристального взгляда.
– Отчего девушкам вообще требуется покидать дом отчима? – задает она наводящий вопрос.
Выдумка слишком очевидна, ему стоит лишь прикинуть срок ее беременности, чтобы понять невозможность зачатия еще в Момемне. Но если подумать, разве такой человек хоть как-то может разбираться в длительности беременности, тем более от насилия, учиненного божеством? По крайней мере, мать носила всех братьев и сестер намного дольше обычного срока.
– Теперь понимаешь? Ты понимаешь, чьего ребенка я ношу…
Бога… Я ношу бога под сердцем. Теперь кажется, что одного убеждения достаточно, чтобы это стало правдой.
Еще один дар кирри.
Глаза его блеснули. От удивления и от страха. Она сдерживает радостный
Его бросок был таким неожиданным и стремительным, что она даже не понимает, что происходит, пока не оказывается прижатой к земле. Широкая ладонь зажимает ей рот, закрыв пол-лица. Глаза пылают дикой яростью. Он наклоняется почти вплотную, обдавая дурным запахом изо рта.
– Никогда! – шепотом рявкает он. – Никогда больше не поминай об этом!
И в следующий момент она уже может снова двигаться, только губы и щеки саднит, а голова кружится.
Он отворачивается, возвратившись к созерцанию нечеловека. Не остается ничего другого, как только сидеть и плакать.
Отчаяние охватывает ее после столь глупого и безуспешного гамбита. Ведь это скальперы. Неумолимые. Такие люди не тратят времени на рассуждения, а женщин спрашивают лишь затем, чтобы те могли дать угодный им ответ. И без кирри они вечно балансировали на гребне порыва и расчета, безраздельно веря лишь в утоление своих желаний. Если кое-кого один лишь намек на небрежение приводит в беспокойство, таких, как скальперы, напротив, привести в сознание почти невозможно ничем, кроме крайнего бедствия. Лишь кровь – из их собственных жил – могла побудить их усомниться в чем бы то ни было.
Для них все было ясно. Лорд Косотер фанатично предан аспект-императору. Друз Акхеймион его пленник. А они шаг за шагом приближаются к Сокровищнице, чтобы ее ограбить.
И если они вовлечены в какие-то более запутанные интриги – им нет до того дела.
Настала ночь, но скальперы никак не угомонятся, все спорят. Их возбужденные голоса временами обрывает рык Капитана. Они сгрудились в нескольких шагах от нее, отбрасывая неровные тени в свете звезд. В ночь несется скрипучий смех Сарла. Отчего-то причина их спора не волнует Мимару, хотя до нее время от времени доносятся недвусмысленные упоминания «персика». Лучше думать о припасенной бритве.
Крепко связанный Акхеймион лежит подле нее, уткнувшись лицом в траву. Спит или прислушивается?
Клирик сидит, скрестив ноги, тоже неподалеку, но высокие стебли трав скрывают его колени. Неподвижный его взгляд устремлен на нее. Язык по-прежнему помнит холод его пальца.
Она медленно поднимает бурдюк с водой и выливает себе на голову. Вода теплыми ручейками сбегает вниз. Не отрывая глаз от нечеловека, она подносит бритву к мокрым волосам.
Движения ее привычны и споры. Она обривала себе голову множество раз, поскольку в Каритасале шлюхам принято было носить парик. К тому времени как посланные матерью воины явились за ней с мечами и факелами, париков у нее уже набралось одиннадцать штук.
Галиан возмущенно восклицает:
– Отправиться в путь? Это же…
Срезанные локоны собираются в спутанную груду у нее на коленях. Некоторые пряди уносит ветер, они зацепляются за стебли травы где-то позади.
Клирик бесстрастно наблюдает, два белых блика оживляют черноту его взора.
Она добавляет воды на обритую голову и энергично массирует, пока грязь на давно не мытой коже не превращается в подобие мыльной пены. Снова взявшись за бритву, она снимает остатки волос. А потом сбривает и брови.