Воин Доброй Удачи
Шрифт:
Способность пережить смерть того, кто тебе дорог.
В отряд входило восемь или девять рыцарей шрайи, но из какого полка, она определить не могла. От них несло спиртным. Жрец в капюшоне, из Колледжа, как она теперь увидела, подошел к месту, где укрывалась Нари, все еще голая, сжалась в комочек под окном. Он нагнулся, жестко ухватил ее за запястье и отсчитал в ладонь пять золотых келликов, невзирая на рыдания девушки, которая мотала головой, пытаясь отказаться.
– А вот еще серебряный, – сказал он, поднося монету к огню. Он повернул ее между большим и указательным пальцами, Эсменет заметила свой профиль, очерченный темно-серым на светлом диске монеты. – На память о ней, – добавил жрец, с ухмылкой кивнув в направлении
Нари, сгорбившись, сидела у его ног. Священная императрица Трехморья проследила за взглядом девушки по запятнанному кровью полу до того места, где рыцари шрайи держали Эсменет на коленях. Имхаилас жутко и неестественно лежал между ними.
– Умоляю! – крикнула она Эсменет, со смесью м'yки и растерянности на лице. – Прошу, не говорите своему мужу! Не на-а-адо… – Она мотала головой. – Пожа-а-алуйста… Я не хотееела!
Всю дорогу, пока они тащили Эсменет на улицу, где все выпялились на нее, продолжали доноситься причитания обезумевшей девушки, как у пятилетнего ребенка, словно все, что старше пяти лет, было в ней убито…
А не продано в рабство.
Ее привели не напрямую к Майтанету, как Эсменет предполагала. Вместо этого ее доставили в гарнизон охраны до конца ночи. Ее там избили, едва не изнасиловали и в целом подвергли издевательскому отношению, нередко свойственному слугам, которые захватывают врага хозяина. Ей не дали уснуть, держали в цепях. И заставили помочиться прямо в одежду.
На рассвете прибыл новый отряд рыцарей шрайи, на сей раз из инчаусти, элитных телохранителей шрайи. Разгорелся спор, переросший в казнь на месте и бегство троих ее прежних тюремщиков. Инчаусти в великолепных золотых кольчугах снова повели ее куда-то по улицам. Но они, по крайней мере, относились к ней с почтением, пусть и оставив в цепях. Просить их она не осмелилась, да и вообще разговаривать с ними, в итоге обретя то достоинство, которое приходит иногда в результате шока и изнеможения.
Она шла, еле передвигая ноги в сковавших их цепях, маленькая женщина посреди колонны сияющих доспехами воинов. Стояло раннее утро, и солнце едва появилось, поэтому улицы были еще пусты и серы. Несмотря на это, по мере продвижения в Кмирал собиралось все больше и больше людей, вытягивавших шеи и даже подпрыгивающих, чтобы получше ее рассмотреть. «Священная императрица!» – скандировали время от времени, а некоторые выкрикивали: «Шлюха!»
Крики привлекали новых людей, и весть бежала впереди их колонны, поэтому за каждым поворотом их встречали уже более плотные группы, зеваки, протирая глаза спросонья, выглядывали из окон, толпились на ступеньках, смотрели с крыши. Люди всех сословий и занятий, Эсменет замечала лица печальные и радующиеся, кто-то желал ей держаться, выражая сочувствие. Ни те, ни другие не вызывали у нее ни радости, ни отторжения. Рыцари Бивня проталкивались вперед, осаживая наиболее рьяных. На лицах большинства проступило выражение беспокойства. Капитан инчаусти, высокий седобородый воин, которого императрица, как ей показалось, узнала, наконец отдал приказ отстегнуть мечи в ножнах и действовать ими как дубинками.
Она только что была свидетельницей того, как насилие порождает насилие – но обнаружила, что ее это не волнует.
Люди не расходились, а двинулись следом за конвоем. Передние скликали еще больше людей, будя целые кварталы города по дороге, все больше жителей Момемна выходило на улицу. К тому времени, когда они достигли улицы Процессий, западнее Крысиного канала, марш перешел в состязание в скорости. Народ продолжал прибывать, и настроение толпы разогревалось все сильнее. Эсменет подгоняли. Было видно, как многие поднимали глиняные таблички, разламывая их, хотя неизвестно, проклятия то были или благословения.
Когда они выбрались из узких улочек, инчаусти встали вокруг нее в кольцо. Показался Кмирал в утренней
Инчаусти безостановочно продвигались вперед, возможно воодушевленные видом своих собратьев, выстроившихся сияющими рядами на первой площадке лестницы, ведущей в храм Ксотеи. Но, несмотря на усилия рыцарей Бивня, без устали молотивших ножнами тех, кто был поблизости, продвижение было совсем небыстрым. В какой-то момент Эсменет заметила справа над головами толпы обелиски в честь прежних правителей, словно острия огромных копий. Лицо Икуреи Ксерия III, поднятое навстречу встающему солнцу на одном из них, вызвало у нее странный, как в ночном кошмаре, приступ ностальгии.
Группы людей с вытатуированными на щеках серпами Ятвер. Бесчисленные Кругораспятия, зажатые в руках – ухоженных, заскорузлых и даже в оспинах. К небу поднимался неровный клекот, в который сливались противоположные выкрики. То тут, то там кричали «Шлюха!» и «Императрица!», вперемежку. Люди начали схватываться друг с другом, бить по плечам, стараясь ухватить за волосы или одежду. На глазах Эсменет один перерезал другому глотку.
Толпа напирала на конвой и на несколько мгновений прорвала кольцо, Эсменет даже ощутила, как чьи-то руки стали ее хватать, порвав рукав платья от плеча до локтя. Безымянный капитан рявкнул, его командный голос прорвался сквозь общий шум, и инчаусти обнажили мечи. Ее крепко держали руки в боевых перчатках, и она увидела, как блеснули лучи показавшегося солнца на поднятых клинках, как брызнула кровь…
Гневные крики сменились воплями боли и страха.
Осажденный отряд продолжил движение, оскальзываясь в крови. Храм Ксотеи возвышался над ними, черный и недвижный. Она знала: брат мужа ожидает ее в прохладном полумраке над позолоченными вратами…
Священный шрайя Тысячи Храмов… Убийца ее сына.
И все это время, начиная с дикого убийства Имхаиласа до храма Ксотеи, она существовала в благословенном трансе. Ноги шагали будто сами по себе, а она плыла где-то сверху. Даже в толкотне, когда ее несколько раз сбивали с ног, порвали одежду, она будто наблюдала за этим со стороны.
Все казалось нереальным.
Но теперь… Ничто не могло быть реальнее Майтанета.
Ей вспомнилось, как поступил муж с захваченными королями-староверами: эрла Осфрингу из Нангела он ослепил и голым посадил на кол у южных ворот Мейгейри, Ксиною из Анплеи выпустил кишки на глазах его вопящих детей. Милосердие было для Келлхуса пустым звуком, если не служило его запутанным целям. Жестокость оказывалась более эффективным средством при управлении Империей.
Ее деверь также был дунианином. Дальнейшее зависело исключительно от того, выполнению какой цели она могла послужить, а свергнутые императрицы редко встречали милосердное обращение.
Эсменет охватил ужас. Тело била крупная дрожь.
Вот-вот смерть настигнет ее. После всего, что она пережила… Она вспомнила каждого из своих детей по очереди, но отчего-то могла представить только их детские лица, а не то, какими они выросли.
Лишь Келмомас виделся отчетливо.
Она начала взбираться по ступенькам, ноги в кандалах с трудом преодолевали их. Чувства людей позади были очень ощутимы: страстное сочувствие или презрение любящих и ненавидящих, острое любопытство зевак. Она споткнулась, и ее левая рука выскользнула из захвата стражника. Она упала лицом вперед, не в силах даже выставить руки, которые были цепью прикованы к поясу. Ноги заскользили по ступеням со скошенными углами. Она больно ударилась о камень ухом и виском. Но острее то, что она оступилась, Эсменет ощутила по реакции толпы за спиной: тысячи легких ахнули, тысячи глоток ликующе захохотали – Момемн с его вечными шатаниями судил ее унижение.