Воин Доброй Удачи
Шрифт:
Нелюди, которых король Сорвил заметил первыми, поддерживали порядок с флангов. Эрратики, как их называли адепты школы Завета, ехали на черных конях, одетые в затейливые кольчуги. Собственное бессмертие сводило их с ума. Внешность нелюдей, особенно лица, привела Сорвила в замешательство. С незапамятных времен его народ боролся со шранками. А теперь для Сорвила шранки были нормой, а нелюди – дикостью. При взгляде на них ему казалось, что на тела статных людей нацепили головы шранков.
Их было не больше сотни. Гораздо большим числом сопровождали войско те, кого Эскелес назвал уршранки, особи, выращенные для послушания.
– Как собаки,
Они казались выше и шире в плечах, чем их дикие собратья, но, помимо отсутствия свободы, они на самом деле отличались только обмундированием: на них были кольчуги из чернометаллических пластинок. Сционам оставалось только гадать, сколько их, потому что уршранки не только прочесывали все ряды, хлеща и избивая пленников-дикарей, но также неплотными сотенными отрядами рассеялись по долинам, как и люди.
Неважно, сколько их было, но по сравнению с необузданными шранками они представляли жалкое зрелище. Поначалу Сорвил едва мог поверить своим глазам, взирая через магические линзы адепта на огромные квадраты войсковых соединений. Шранки были прикованы один к другому цепями. Они огрызались. Беззвучно завывали. Волочили ноги в пыли. Эскелес насчитал сотню голов по одной стороне, значит, в каждом квадрате их было не меньше десяти тысяч. Сквозь тучи пыли трудно было разглядеть все четко, но все же Сорвил с капитаном Харниласом, поспорив, решили, что в колонне примерно десять квадратов. И это означало, что Сорвил был свидетелем того, что его народ знал только по легендам: закованное в цепи полчище под ударами хлыста становилось частью великой армии.
Легион рабов, как с содроганием назвал его Эскелес, избежавший этой участи. Нелюди и уршранки, объяснил он, гонят несчастных пленников до тех пор, пока след Великого Похода витает в воздухе, а затем просто перерубают цепи, соединяющие кандалы. Голод вырывается на свободу. Голод и адская похоть…
Консульт оказался реальностью. Если в Амбилике разоблачение шпиона убедило Сорвила не полностью, то теперь у него не осталось сомнений. Аспект-император воевал с настоящим врагом. И пока Наследники не придумают способ предупредить Каютаса, Армия Среднего Севера обречена.
Две недели прошли в бесплодных попытках нагнать Армию. Они двинулись на восток, постепенно заворачивая на север, день и ночь скача в надежде приблизиться к ее краю, а затем обогнать войско Консульта. Через три дня напали на следы Армии Среднего Севера, ушедшей в пыльную даль. Но как ни пришпоривали они коней, ужасное войско легко могло их нагнать. День за днем они понукали пони, но пятно серовато-коричневой дымки на горизонте, сопровождавшее Рабский легион, неизменно удалялось от них.
В конце первой недели чудесная стойкость их жиунатских пони начала идти на спад, и Харниласу ничего не оставалось, как оставлять все больше людей из отряда, ковылявших пешком, где-то далеко позади. Правило у него было простое: сильные всадники продолжают двигаться вперед, а слабые остаются сзади, независимо от состояния лошадей. Оботегву отвергли одним из первых: Сорвил успел только оглянуться, увидев, как старый сатиотиец философски улыбается, медленно переставляя ноги в пыли, оставшейся после них. Чарампа и остальные Наследники, не привыкшие к лошадям, скоро разделили его участь. Единственным исключением оказался Эскелес, хотя за ним уже закрепилось прозвище «Коновал». Каждый день его брюхо отнимало силы у очередного пони, и еще один сцион был осужден идти пешком. Маг ощущал острый
– Я ношу его у себя на поясе, – говорил он, делано смеясь.
Остальных он стал раздражать, порой до неприкрытой ненависти. Когда Эскелес изувечил пятого пони, Харнилас выбрал вспыльчивого молодого гиргаша по имени Барибул, чтобы отдать его пони адепту.
– Что? – вскричал молодой парень. – Не можешь идти по воздуху?
– Куйя на горизонте! – воскликнул кудесник. – Мы все умрем, если я привлеку их внимание!
– Уступи свою скотину! – рявкнул Харнилас юнцу. – Я не буду просить дважды!
Барибул подъехал ближе к командиру.
– Тогда повоюем! – заорал он. – О моем отце услышат в Высоком Ши…
Харнилас поднял копье и метнул его в горло гиргаша.
Кидрухильский ветеран пустил своего пони вокруг умирающего юноши.
– Мне плевать на ваших отцов! – крикнул он остальным с резкой решимостью в глазах. – Плевать на ваши законы и обычаи! И не считая моей миссии, плевать на вас! Только одному из нас нужно добраться до Священного генерала! Одному! И Великий Поход будет спасен- так же как и ваши отцы и их дурацкие обычаи!
Адепт, пыхтя, вскарабкался на пони Барибула с потемневшим от гнева лицом, который слабые люди напускают на себя, чтобы скрыть стыд. Остальные уже повернулись к нему спиной, продолжив путь на север. Барибул был мертв, а они слишком устали, чтобы волноваться из-за этого. Все равно он был несносным выскочкой.
Сорвил задержался, разглядывая мертвое тело в пыли. Впервые он понял всю жестокость их усилий – насколько мог представить. Наследникам грозила неминуемая гибель, и если не оставлять в стороне свое малодушие и гордыню, он умрет не только без братьев, но и без друзей.
Отряд ехал по равнине, рассыпавшись в беспорядке, за каждым пони тянулся столб пыли. Цоронга ехал один, огорченный постоянными потерями верховых. Повесив голову, он то и дело опускал веки, словно вот-вот заснет. Рот у него приоткрылся. За усталостью наступила хандра, ступор перед бесконечной дорогой.
– Я следующий, – произнес наследный принц с внезапным отвращением, когда с ним поравнялся Сорвил. – Толстяк уже положил глаз на моего Мебби. Да, Мебби?
Он запустил пальцы в гриву своего пони, украшенную плюмажем.
– Подумать только. Сатакхан Высокосвященного Зеума, ковыляющий в пыли…
– Уверен, мы выка…
– Да все отлично, – перебил Цоронга, подняв руку. – Теперь, когда подданные начнут жаловаться на свои невзгоды, я могу сказать: «А вот я помню время, когда вынужден был ковылять в одиночку по долам, кишащим шранками…».
Он засмеялся, словно увидел их побледневшие лица.
– Кто стал бы плакаться такому сатакхану? Кто посмел бы?
При этих словах он обернулся к Сорвилу, но говорил, ни к кому не обращаясь, словно полагал, что слушатель его не понимает.
– Я не Наместник! – выпалил Сорвил.
Цоронга заморгал, будто проснувшись.
– Ты теперь говоришь на шейитском?
– Я не Уверовавший король, – с нажимом повторил Сорвил. – Знаю, ты думал иначе.
Наследный принц фыркнул и отвернулся.
– Думал? Нет, предводитель. Я знал.
– Как? Откуда знал?
Изнеможение снимает все покровы и маски с людей, не столько оттого, что вежливость требует усилий, а оттого, что усталость – враг пустых разговоров. Зачастую невыспавшиеся и изнуренные глухи к обидам, которые остро задевают просто бодрствующих.