Воин древнего рода
Шрифт:
— Зелья в кувшин? Ничего не понимаю… — Болеслава искренне не могла понять, о чем говорит Чеслав.
Чеслав, чувствуя, что их разговор затянулся и остановка Болеславы может стать уже подозрительной, стал торопить ее с ответом:
— Болеслава, скажи скорее, мог ли кто-нибудь в мед зелья подсыпать?
— Да какого ж зелья? Я только мяты чуток, самую малость добавила. А так… в доме… — Болеслава наконец-то поняла, что Чеслав спрашивает ее о чем-то важном для него и каким-то образом связанном с той роковой охотой, и потому даже побледнела. — Да кто угодно мог, пока мед настаивался… И
Чеслав увидел, что за отставшей Болеславой вернулся один из пастухов, и поспешно сказал:
— Иди, Болеслава, иди. И не волнуйся за меня. Мне лес что дом родной.
— Стряслось что, Болеслава? — крикнул ей паренек.
Болеслава заторопилась отойти от куста волчьих ягод.
— За травинкой неловко нагнулась, в спине и кольнуло. А вот с Лесом пошепталась, да и попустило. Спасибо тебе, батюшка, дух лесной!..
Когда стадо и пастухи скрылись из виду, Чеслав взял оставленный Болеславой свежеиспеченный хлеб и с наслаждением вдохнул его аромат. Наверное, это был сейчас самый дорогой для него запах — дух его родного дома…
Этой ночью Чеслав слышал, как выла волчица, тоскуя по убитому им волку. Он различил этот протяжный тоскливый вой сквозь сон и до рассвета уже не смог заснуть. Этот призыв волчицы как будто задевал что-то внутри него, словно натягивал тетиву на луке, а отпустить вместе со стрелой не мог.
«Неужто дух убитого и вкушенного мной тогда на посвящении зверя отзывается во мне? Недаром старики говорят, что именно так и должно быть…»
Сейчас он плохо помнил, что происходило с ним после того, как он испробовал напиток мудрости, смешанный с волчьей кровью, и что потом видел в чреве Волка Огненного и Змея-Велеса. Но все же какие-то смутные воспоминания время от времени возникали в его сознании, а особенно всплывали в снах. Но он не знал, не был уверен: только ли это сны? И если сны, то о чем хотят поведать ему? А может, нечто большее?..
«Видать, огромная сила была в том напитке, что пили мы из чаши мудрости… Как бы не сами Великие тайну зелья того поведали избранным?! Зелье!.. Зелье!..»
Мысли Чеслава сразу же вернулись к смерти отца и следу, по которому он шел в поисках убийцы. Встреча с Болеславой ничего не прояснила ему о том злосчастном кувшине, из которого они пили дурман. Теперь он и сам понимал, что зелье в кувшин мог положить кто угодно. И не от кувшина след надо было распутывать, а от самого зелья. А по зелью самой большой знахаркой у них была… Мара!
К ней и отправился Чеслав, едва отступила ночь. Дорога к пещере знахарки от схованки юноши была неблизкой. И идти нужно было с оглядкой, так как на самого Чеслава непонятно по какой причине охотился пришлый чужак.
Юноша, погруженный в свои думы, не сразу обратил внимание на то, что лес вокруг него как-то необычно для своей повседневной суетливой жизни притих, насторожился, словно зверь какой в предчувствии грозы или опасности. Эта смутная, внезапно подкравшаяся тревога вывела Чеслава из задумчивости. Сделав еще несколько шагов, он остановился. Вроде бы ничего, что могло бы насторожить, не приметил его острый глаз… В зеленых владениях Леса все, как обычно… Но инстинкт
Шум неожиданно всполошившихся птиц, раздавшийся с разных сторон от Чеслава, стал для него сигналом о приближении чужого. Но кого? Зверя или человека? Чеслав сделал шаг в сторону и укрылся за стволом сосны. Он ждал… Его слух, нюх и зрение напряглись до предела. И в этом напряженном соревновании выиграл слух. Он различил шелест шагов по сухой подстилке леса. Так передвигаться могло только лишь одно существо… Чеслав понял: его окружали люди! Кто они, свои или чужие? Впрочем, сейчас для Чеслава, учитывая его положение, это не имело большого значения. Ему нужно было скрываться ото всех.
Переходя от ствола к стволу, юноша стал отступать, пока не отошел на расстояние, где его не могли заметить. Тогда он побежал…
И снова он — за какой-то миг — почувствовал опасность впереди себя, но остановиться уже не хватило времени. Из-за дерева навстречу ему выскочил рыжий Борислав и наставил на него натянутый лук со стрелой.
— Стой, Чеслав, по-хорошему, а то стрельну! — закричал стрелок.
Чеслав, почти не останавливаясь, сделал прыжок в сторону, упал на землю и, перекувыркнувшись, оказался на корточках. Такой неожиданный кульбит помог избежать ему стрелы. Борислав промахнулся. Стремительно разжавшейся пружиной Чеслав прыгнул на обидчика и повалил его на землю.
Ему не раз в своей жизни доводилось драться с Бориславом, защищая себя и давая отпор за нанесенные обиды. У Борислава к Чеславу с самого детства была какая-то скрытая, но порой вырывающаяся наружу зависть и ревность — к удачам и ловкости в охоте, к вниманию девиц, а еще бóльшая к тому, что парни позволяли ему верховодить ими. И, как и раньше, между соперниками за лидерство в ватаге разгорелась горячая схватка. Парни от души осыпали друг друга тумаками. Борислав был сильный соперник — хоть и худой, но жилистый. И справиться с ним было не так-то просто. Но, как и прежде, Чеслав оказался сильнее и ловчее. Он подмял под себя яростно сопротивляющегося Борислава и, тузя его, приговаривал:
— Я тебе покажу! Стрельнет он, рыжий пес!
Но сейчас у него не было времени порадоваться своей победе. Чеслав услышал треск веток и шум бегущего к ним человека. Краем глаза он заметил, что на расстоянии полета двух стрел к ним спешит Добр, сын кузнеца. С таким подкреплением он вряд ли смог бы справиться. Силы у Добра было гораздо больше, чем у Борислава, а уж когда их двое… Поэтому Чеслав, не теряя времени, напоследок посильнее стукнул побежденного и, соскочив с него, понесся прочь, петляя по лесу, как заяц.
Он понимал, что преследователи будут идти за ним по пятам, все сильнее сужая кольцо, в которое взяли его. И совсем не был уверен, что ему удастся выбраться из этого кольца. Но он должен, должен выбраться! Иначе у него больше не будет возможности отомстить за смерть своего отца…
Никогда еще Чеслав не ощущал себя в шкуре зверя, за которым гонится ватага охотников, желая снять с него эту шкуру. И теперь он мог испытать это сполна. Но самое ужасное, что этими охотниками были его соплеменники.