Воин кровавых времен
Шрифт:
— Нет. Конечно же, нет. Некоторые жизни прожиты лучше других — в этом не может быть сомнений. Как вы думаете, почему мы поем песни? Почему чтим священные книги? Почему размышляем над жизнью Последнего Пророка?
Примеры, понял Ахкеймион. Примеры жизней, несущих свет, дающих ответы… Он понимал, но не мог заставить себя произнести это вслух. В конце концов, он ведь колдун — пример жизни, которая ни на что не отвечает. Ахкеймион молча встал и ушел от костра. Его не волновало, что подумают другие. Его охватила острая
Подальше от Келлхуса.
А потом он осознал, что Ксинем так и не услышал его исповеди, что он по-прежнему наедине со своим знанием, — и опустился на колени у своей палатки.
«Возможно, оно и к лучшему».
Оборотни среди них. Келлхус. — Предвестник конца света. Ксинем наверняка решит, что он свихнулся.
Из размышлений его вырвал женский голос.
— Я видела, как ты смотришь на него.
На него — в смысле, на Келлхуса. Ахкеймион оглянулся и увидел на фоне костра стройный силуэт Серве.
— И что с того? — спросил он.
Серве была рассержена — это было ясно по ее тону. Она что, ревнует? Ведь днем, пока они с Ксинемом шагают с колонной, она идет с рабами Ксинема.
— Тебе не следует бояться, — сказала Серве. Ахкеймион облизал губы. На языке остался кислый привкус.
Ксинем вместо вина пустил сегодня по кругу перрапту — омерзительный напиток.
— Бояться чего?
— Бояться любить его.
Ахкеймион мысленно проклял бешено бьющееся сердце.
— Ты меня недолюбливаешь, верно?
Даже сейчас, в полумраке, она казалась слишком красивой, чтобы быть настоящей, — словно нечто, проходящее сквозь трещины мироздания, нечто дикое и белокожее. Ахкеймион впервые осознал, насколько сильно хочет ее.
— Только… — Серве заколебалась, уставившись на примятую траву.
Затем она подняла голову и на кратчайший миг взглянула на колдуна глазами Эсменет.
— Только потому, что ты отказываешься видеть, — пробормотала она.
«Что видеть?!» — хотелось закричать Ахкеймиону. Но Серве уже убежала.
— Акка! — позвал Келлхус в полутьме. — Я слышал плач.
— Пустяки, — хрипло отозвался Ахкеймион, все еще пряча лицо в ладонях.
В какой-то момент — он сам не мог точно сказать, когда именно, — он выполз из палатки и свернулся калачиком у костра, от которого остались только угли. Теперь уже светало.
— Это Сны?
Ахкеймион протер лицо и полной грудью вдохнул холодный воздух.
«Скажи ему!»
— Д-да… Сны. Это Сны.
Он чувствовал, как Келлхус смотрит на него сверху вниз, но не решался поднять голову. Когда Келлхус положил руку ему на плечо, Ахкеймион вздрогнул, но не отстранился.
— Но это не просто Сны, Акка? Это что-то еще… Нечто большее.
Горячие слезы потекли по щекам Ахкеймиона. Он ничего не ответил.
— Ты не спал этой ночью… Ты не спишь уже много ночей, так ведь?
Ахкеймион
Затем он перевел взгляд на Келлхуса.
— Я вижу в твоем лице его кровь, и это наполняет меня одновременно и надеждой, и ужасом.
Князь Атритау нахмурился.
— Так, значит, все из-за меня… Этого я и боялся. Ахкеймион сглотнул и вступил в игру.
— Да, — сказал он. — Но все не так просто. — Но почему? Что ты имеешь в виду?
— Среди многих Снов, терзающих меня и моих братьев-адептов, есть один, который беспокоит нас в особенности. Это Сон о смерти Анасуримбора Кельмомаса II, Верховного короля Куниюрии, — о его смерти на полях Эленеота в 2146 году.
Ахкеймион глубоко вздохнул и сердито потер глаза.
— Видишь ли, Кельмомас был первым великим врагом Консульта и первой и самой знаменитой жертвой Не-бога. Первой! Он умер у меня на руках, Келлхус. Он был моим самым ненавистным и самым дорогим другом, и он умер у меня на руках!
Он помрачнел и в замешательстве развел руками. — В смысле… я имел в виду — на руках у Сесватхи…
— И это причиняет тебе боль? Что я…
— Ты не понимаешь! П-послушай… Он, Кельмомас, сказал мне — то есть Сесватхе — перед тем, как умереть… Он сказал всем нам…
Ахкеймион замотал головой, фыркнул и запустил пальцы в бороду.
— На самом деле он продолжает это говорить каждую треклятую ночь, умирая снова и снова — и всегда первым! И… и он сказал…
Ахкеймион поднял голову; он как-то резко перестал стыдиться своих слез. Если он не раскроет душу перед этим человеком — так похожим на Айенсиса и на Инрау! — то перед кем же еще?
— Он сказал, что Анасуримбор — Анасуримбор,Келлхус! — вернется перед концом света.
Лицо Келлхуса, на котором никогда прежде не отражалась борьба чувств, потемнело.
— Что ты такое говоришь, Акка?
— А ты не понял? — прошептал Ахкеймион. — Это ты, Келлхус. Тот самый Предвестник! И это означает, что все начинается заново…
«Сейен милостивый!»
— Второй Армагеддон, Келлхус… Я говорю о Втором Армагеддоне. Ты — его знак!
Рука Келлхуса соскользнула с плеча Ахкеймиона.
— Но, Акка, это лишено смысла. То, что я здесь, еще ничего не значит. Ничего. Сейчас я здесь, а прежде был в Атритау. А если мой род и вправду уходит корнями в настолько далекое прошлое, как ты утверждаешь, значит, Анасуримбор всегдабыл здесь, где бы это здесь ни находилось…
Взгляд его помутнел, словно князь Атритау боролся с чем-то незримым. На миг его абсолютное самообладание дало сбой, и Келлхус сделался похож на любого человека, ошеломленного внезапно переменившимися обстоятельствами.