Воин жив
Шрифт:
Ветер становился все холоднее – но дождь постепенно кончался; с вершины холма стали даже видны проглянувшие в разрывы туч звезды. Если он хочет поразведать вокруг Работорговой Палаты – лучше поспешить.
Джейсон стоял под стеной Работорговой Палаты и думал, что, судя по всему, на Салкете давно уже не было войн. Дома, построенные вдали от порта, строились с учетом удобства – но не безопасности. На всех этажах в них были – хоть и забранные внизу тяжелыми ставнями – большие окна, а оборонительных стен порой и вообще не было.
Работорговая Палата, однако, оказалась исключением – как и здания по обе стороны от нее.
Западное строение было деревянным и служило конюшней или, возможно, принадлежащим рабовладельцам складом: его соединял с Палатой крытый переход. С востока стоял крепкий трехэтажный дом – правда, пострадавший от пожара. Хотя местные пожарные, судя по всему, сбили пламя до того, как оно распространилось, дом был разрушен и до сих пор не починен и не снесен; от фасада – до самого третьего этажа – остались лишь стены да перекрытия.
Работорговую Палату огонь не затронул: двухэтажное здание – каменное, а не кирпичное – окружала десятифутовая стена, по верху которой проходила огражденная бортиком дорожка для часовых; по углам стены стояли охранные башни. Впрочем, сейчас, кажется, ни в них, ни на стене никого не было.
Это, конечно, не замок: ни осады, ни нападения большого войска комплексу не выдержать – но вот пережить более мелкие неприятности в нем можно вполне.
А еще он был новый: ветер, солнце и дождь не успели истереть каменной кладки, как было то в Бимстренском замке. Джейсон мог бы побиться об заклад: его построили из страха перед нападениями приютских налетчиков – и построили не больше десяти лет назад.
Но взять его можно. Взять можно что угодно – если поставить это себе целью. Покрепче ударь по стене – и она рухнет; засыпь врага градом болтов, стрел, камней, пуль – он побежит или погибнет.
Работорговцы установили зеркальные волшебные фонари на башнях и по центру каждой стены, и хотя горели они уже слабовато – видимо, заклятие требовало обновления, – разглядеть, что к чему, в их свете можно было вполне.
Тем не менее всего рабовладельцы предусмотреть не смогли: росший подле западной стены большой дуб чуть ли не задевал ее сучьями. Джейсон подошел к дереву и внимательно осмотрел ствол – не скрыт ли под пластами коры потайной выключатель, нет ли еще какой ловушки… Он ничего не нашел.
Оставалось только удивляться. Могли ли враги действительно просмотреть такую брешь в своей защите? Они же настолько предусмотрительны, что набили в «Серебряный гриб» от двадцати до пятидесяти вооруженных до зубов гильдейцев. Это казалось невероятным. И все же – оттуда, где он стоял, Джейсон видел, что другого дерева, с которого можно заглянуть во двор, поблизости нет.
Лучше сперва быстренько пробежаться вокруг стен, а уж потом что-то предпринимать. Он не собирался рисковать, подходя к воротам, – но были ведь еще три стены.
Однако оставаться под самой стеной – не лучшая мысль. Джейсон перебежал на
На этом углу в башне оказался-таки часовой; бормоча что-то себе под нос, темный силуэт перегнулся через перила.
Джейсон застыл.
Через секунды, что показались юноше часами, столетьями, часовой снова спрятался под крышу. Он ничего не заметил. Выждав с дюжину ударов сердца, Джейсон двинулся дальше.
Когда он сворачивал за северный угол, что-то коснулось его плеча.
Глава 24
УОЛТЕР СЛОВОТСКИЙ
Терпеливый достигнет всего.
Валеран любил говорить, что в бою в шестнадцать раз полезней нанести решительный удар сразу, чем выждать и нанести – возможно, даже более полезный – удар потом.
Джейсон развернулся на пятках, левая рука поднялась в блоке, правая тянется к поясу, нащупывая деревянные ручки удавки… Впрочем, подошел бы и нож.
Это не имело значения: лучше сделать хоть что-то, чем ничего. Он выбросил вперед кулак…
… и рука упала, не закончив удара.
В нескольких шагах от него стоял Уолтер Словотский. У его ног, в грязи, валялась крючковатая палка.
– Тише, парень, тише, – прошептал Словотский. – Это всего лишь твой дядя Уолтер, которому очень не хочется быть убитым. Ни нынче, ни впредь.
Джейсону вполне хватило света волшебных фонарей, чтобы увидеть, как он изменился: стал худее, старше, потрепанней. Борода его стала длинней и гуще; копна седоватых волос, которые давно пора было стричь, окружала худое лицо.
И все же это был Уолтер Словотский. На губах его, хоть и чуть заметная, блуждала прежняя улыбочка. «Со вселенной все в порядке, покуда в ней есть Уолтер Словотский», – говорила она.
– Какого черта ты тут делаешь? – прошипел Словотский.
– Где остальные? – Джейсон огляделся. – Ахира, отец…
– Твой отец? – Уолтер нахмурился. – Нам надо поговорить, но не здесь. Ты где-то остановился?
Дождь утихал; словно прощаясь, небо с треском раскололи последние дальние молнии. Джейсон кивнул:
– В «Воловьей голове». В двух…
– … улицах отсюда. Я понял. Покажешь дорогу – или мне искать самому?
– Покажу. – Дождь кончился, и, наверное, стало теплей; во всяком случае, Джейсон уже не так мерз.
Итак, отец мертв. Джейсон понимал, что должен заплакать, что от него ждут, чтобы он заплакал, но слез не было. Один раз он уже оплакал отца – может, этого хватит?
А может, и нет. Быть может, слезы еще придут – позже. В таких делах невозможно ни о чем судить. Попробуй определить, что верно, попытайся уменьшить боль, которую чувствуешь… можешь почувствовать… обязан чувствовать… Попытайся вывести формулу своих чувств – тебя ждет крах. Формулы неприменимы к чувствам.