Воинский эшелон
Шрифт:
Девчонка подплывает, как лебедь. Удивительное у нее лицо. Глаза будто две маслины, лицо белое как снег — ни единого пятнышка, а волосы рыжие-рыжие, даже кажутся красными.
Димка покупает духи и сует их в карман.
— Слушай, — говорит он, — ты иди, а я сейчас тебя догоню.
— Нет уж, — отвечаю я, — лучше уж ты стой возле парфюмерии. А я тебя найду.
Димка тут же исчезает в магазинном водовороте, а я иду дальше. Кубок я нашел в самом дальнем углу. В спортивном отделе. Долго выбирал, а потом еще мне искали
Когда я добрался обратно до парфюмерии, тезки моего там не было. И продавщицы, той симпатичной девчонки — тоже. Я пожал плечами и пошел к выходу, может, там он меня ждет. Но Димки не было. Я потоптался у входа, пока мне окончательно не отдавили ноги, и вернулся обратно,
— Скажите, а вот тут у вас такая симпатичная девушка работала, она где? — спросил я у толстухи, видно, парфюмерной начальницы.
— А у нас все тут симпатичные, молодой человек, — ответила она басом.
— Да нет, мне ее по делу.
— Всем по делу.
Словом, я еле растолковал парфюмерной толстухе, что к чему. С трудом поверила она, что я лицо официальное, и дала мне адрес рыжеволосой. Звали ее, оказалось, Ася, и жила она на Дачной улице, дом семь.
В воздухе уже попахивало грозой. Время наше кончалось. До отхода эшелона по графику оставалось полтора часа.
Поймать такси у универмага оказалось делом невозможным. У стоянки торчал длинный хвост, а когда я попытался пробежать на полквартала вперед и постоять там с поднятой рукой, меня чуть не оштрафовал милиционер. Да еще милиционер-женщина. Мне явно не везло. А без такси до какойто Дачной добраться почти невероятно. Она же где-нибудь на окраине. И сумасшедший Димка наверняка ушел туда провожать рыжеволосую Асю. Пришлось вернуться на стоянку. Встать в очередь.
Стрелка жадно глотала циферблат. Времени оставалось в обрез, когда я, наконец, сел в машину. Шофер, услышав адрес, чертыхнулся, и я подумал, что это еще дальше, чем я предполагал. Такси проехало несколько кварталов и затормозило. Это было совсем рядом с центром. Маленький домик, словно сошедший с картинки, под красной черепичной крышей, с аккуратными оконцами и белыми каменными плитами, которые вели к крыльцу, был передо мной.
Из дому навстречу мне, улыбаясь, шла молодящаяся дама с такой же рыжей прической. Мамаша, черт побери. Что же ее спросить?
— Простите, здравствуйте, — сказал я невполад.
— Здравствуйте, молодой человек, — ответила она.
— Скажите, а Ася дома?
Дама потрясла рыжими кудряшками.
— Нет, она не приходила.
Я расшаркался, лихорадочно придумывая, что можно предпринять, чтобы разыскать этого разгильдяя Димку. Ждать его здесь, у калитки? Бесполезно. Когда они придут? И почему это я решил, что Димка станет провожать эту замечательную Асю до самых ворот?
Шофер недовольно хмурился за спиной, машина фыркала, до отхода эшелона оставалось пятнадцать
— На вокзал! — сказал я шоферу.
К эшелону я подскочил тютелька в тютельку. Сразу же кипулся в Димкин взвод. Сизова не было.
Я поправил свой старый солдатский ремень, заправил гимнастерку без складочек и пошел докладывать Никитину, что призывник Сизов благодаря моему разгильдяйству от поезда отстал. Пропади она пропадом эта фурия Ася.
Но Никитин так ничего и не узнал об этой самой Асе.
КАПИТАН САБЛИН
Я хожу из вагона в вагон. Я вижу мальчишек, завтрашних солдат. Они вполголоса, будто в больнице, толкуют о чем-то между собой. Я знаю, они говорят о Саблине.
Каких-то пять ней назад судьба свела нас с низеньким пожилым капитаном. Может быть, кто-нибудь усмехался: старик, а только до капитанских погон дослужился. Вояка! И грудь у Саблина была чиста — ни орденов, ни регалий. Сейчас я иду по вагонам и рассказываю ребятам то, что только теперь узнал от Никитина: за гробом капитана понесут семнадцать бархатных подушечек с боевыми наградами. Просто Саблин нарушал устав — надевал ордена только по праздникам. В будни он их не носил…
Пять дней… Да, я помню, как Саблин подбегал к Балалайкину, когда тот с гитарой на груди стоял перед строем. Я помню, как Саблин, выполняя приказы майора, строил ребят, как он кричал раскатистым, чуть хрипловатым голосом: «Смиррна-а!» Он казался мне тогда фигурой на побегушках, человеком без большого ума, а уж о сердце я и не думал…
Пять дней прожил я рядом с этим человеком и даже не говорил с ним толком. Только так, мимоходом о чем-пибудь его спросишь, и он всегда ответит — понятно и точно. Да, я даже ничего не могу сказать о нем. Был такой, капитан Саблин, и только. Человек в военной форме.
Вот она, жизнь. Преподала еще один урок, на: всегда я запомню его. Я не могу вспомнить Саблина. Не могу ничего сказать о нем, хотя прожил бок о бок пять дней. Вот он, урок.
Я иду по вагонам, и ребята, те многие свидетели, что были рядом, говорят мне снова и снова о подвиге и смерти Саблина. Они говорят как-то тихо. Будто боятся неловким словом обидеть человека, который умер у них на глазах.
… И тут, в тупичке, жарило солнце. Но ребята сидели в вагонах. По крайней мере, многие. Шахматные страсти к той поре накалились — доигрывали последние партии. Кое-кто бродил возле вагонов — далеко отходить запрещалось.
Время плелось еле-еле. Так всегда бывает, когда делать нечего и от тебя тут ничего не зависит.
На железнодорожной горке пыхтел тепловоз, формируя составы. Он чуть раскатывался и отцеплял по одному свои вагоны. Они катились под горку, и где-то там, на пульте управления, невидимый отсюда диспетчер переводил стрелки, и каждый вагон бежал в тупичок, нужный ему…
В разных углах сортировки нет-нет да гремели соединившиеся вагоны…