Воинский эшелон

Лиханов Альберт Анатольевич

Мне подают телогрейку. Сзади лопочет Димка:

— Молоток, паря!

Я хлопаю его по плечу. Из барака вылетают военкоматовский капитан и Саблин. Не выдержали все-таки.

— На поверку станови-и-ись! — кричит Саблин.

Парни, торопясь, неумело, переговариваясь и пересмеиваясь, строятся в шеренгу. Димка торопит меня: «Айда!». Зеленоглазый, прихрамывая, становится вместе со всеми. За ним плетется его дружок.

Из

барака выходит Никитин и с ним все офицеры. Я подхожу к ним, и строй во все глаза таращится на меня. После переклички Никитин говорит удивительно громовым голосом:

— Представляю вам комсорга эшелона Дмитрия Серегина.

Я стою рядом, в телогрейке. Парни смотрят на меня.

Ну вот, познакомились. А Борис, наверное, сказал бы, хмурясь:

— Что-то новенькое в комсомольской работе.

МИХАИЛ БАЛАЛАЙКИН И ДРУГИЕ

Мы отбываем в девятнадцать ноль-ноль, говоря военным языком. А пока Никитин разрешил три часа быть свободными. Прежде чем принять такое рискованное решение, мы сидели в нашем фанерном закутке и долго спорили. Розовощекий Иваницкий был категорически против.

— Что вы,— размахивал он пухленькой ладошкой, — побегут в гастроном, напьются, потом за них отвечай!

Саблин безмятежно улыбался и отшучивался:

— А-а, что там, пусть выпьют в последний раз!

Я сказал, что если этого только бояться, тогда всех надо веревочкой к офицерам привязать. И в самом деле, все могло случиться, что тут и говорить. Может кто-нибудь и напиться, да, но ради одного разве можно не верить всем?

Никитин хмуро молчал, то разглаживая свои три черные морщинки, то делая их еще чернее. Потом он хлопнул рыжей, в веснушках, ручищей по хилой конторке и сказал:

— Отпустим. Предупредим и отпустим. Проверим, что за народ.

Барак ожил, закопошился, замельтешили стриженые головы и серые телогрейки. Кто помчался звонить по телефону, а кто к трамвайной остановке, чтоб успеть еще разок показаться дома, переполошить всех и вернуться тут же обратно. Но половина осталась. Кому ехать до дому далеко, не успеть обернуться. Будто из-под земли выросли чьи-то девчонки, мамаши, деды…

Я пошел в опустевший барак.

Из самого темного угла доносились чуть слышные, дребезжащие звуки. Будто кто-то стучал медными молоточками по струнам. Я заглянул туда и увидел, что на лавке между мешками забился парень — курносый и веснушчатый. Он задумчиво смотрел в окно, и солнечный луч, как прожектор, выхватывал из синего сумрака глаза парня и несколько рыжих волосков на лбу.

Волосы походили на медную проволоку с радиокатушек, когда сдерешь с нее защитный малиновый слой и она становится огненной. Лучики солнца попадали парню прямо в глаза, и он не жмурился, а все смотрел вперед, чуть задевая струны обтрепанной, простенькой гитары, которую держал в руках.

Он ничего не играл, этот парень, только еле трогал дребезжащие тонкие струны, и они тихо пели странную, неизвестную песню.

Положив ему голову на плечо, рядом сидела девчонка. И откуда она взялась, просто странно. Парню было неудобно, наверное, но он сидел не двигаясь, будто застыв, словно окаменев.

Они сидели не шелохнувшись — рыжий курносый парень с медной головой и девчонка в желтом пуховом берете с помпошкой, среди зеленых мешков и коричневых чемоданчиков, и было бы кощунством одним словом разрушить эту скульптуру. Я на цыпочках попятился назад и наступил кому-то на ногу.

— Прости! — сказал я и обернулся.

Передо мной сидел парень и протягивал коробку с папиросами. На ярком коробке были тиснуты золотом иностранные буквы.

— Кури! — сказал тот, что угощал меня. — Браток подарил. Два года хранил, теперь раскурить надо. Все равно теперь, куда их.

Я взял папироску.

— А ты силен, — сказал парень. Я быстро взглянул на него. Он улыбался. — Честно, кстати, между прочим, как говорил мой любимый артист Пуговкин. — Я зажег спичку и затянулся. — И нас троих ты запросто можешь. — Парень повернулся к своим соседям.

— Может?

— Может! — твердо ответили парни.

«Начинается, — подумал я. — Пожинай, Серегин, собственные плоды».

— А вы, ребята, откуда? — спросил я, заминая обсуждение собственных способностей.

— Абитура мы! — сказал тот, что угощал папиросами.

У него были короткие сильные пальцы, и он вертел ими свою цветастую коробочку, а уши топорщились торчком и просвечивали, как два розовых стопсигнала у машины. — Слыхали такое слово?

Испытания продолжались. Зеленоглазый с дружком куда-то исчез, появились эти. Тут борьбой не возьмешь, тут другое самбо.

— Слыхали! — бодро ответил я в тон парю. — Аббревиатура.

— Что-что? — спросил ушастый.

— Анна, Борис, еще Борис, Роман, Елена, Владимир, Иван, Алексей, Трофим, Ульяна, Роман, Ася…

Парни хохотнули. Ушастый не сдавался.

— Вас понял, перехожу на прием. Абитура — это…