Воинствующая жизнь (сборник)
Шрифт:
К лодочной пристани богатого рыболова Иенса Олая пристал однажды большой табор цыган. Это было ранней весной. Цыгане приплыли на собственной большой лодке, под предводительством старого Александра Занозы — великана с добрую сажень ростом. Пришёл с лодки в дом Иенса Олая просить милостыни молодой красивый парень, лет двадцати с небольшим. Это и был молодой Александр. Случилось это, когда я был мальчиком. Мы, дети, узнали Александра. Он играл с нами, когда был моложе, и менялся с нами блестящими пуговицами и кусочками металла.
Иенс Олай, который был горд и важен и никогда
— Я могу дать тебе работу, — сказал Иенс Олай.
— Какую работу?
— Ты будешь чинить котлы и горшки. А когда мы, мужчины, уедем на ловлю, будешь помогать моей жене и дочери.
Молодой Александр повернулся, спустился к своей лодке и посоветовался со своими. Потом пришёл назад, на усадьбу, и заявил важному Иенсу Олаю, что он согласен поступить к нему на службу. Должно быть, он сговорился со своим отцом хорошенько обворовать всё местечко.
Когда дни стали подлиннее, Иенс Олай и его сыновья снарядились на промысел, и на усадьбе остались только его жена и дочь, а дочь звали Леонардой. Ей ещё не было двадцати лет.
Молодой Александр оказался дельным малым. Он знал толк в болезнях, лечил скотину, а котлы и кострюли чинил прямо-таки мастерски. Жена хозяина скоро стала выказывать ему особенное расположение, хотя ей и было уже под сорок лет. Но цыган усмехался и говорил, что у него уже есть милая в отцовской лодке, и ни о ком, кроме неё, он не хочет думать. Немало горьких часов пережила из-за этого гордая жена рыбака и стала оберегать свою дочь от цыгана. Не успела ещё земля хорошенько оттаять, как она заставила Александра резать торф далеко от дома и таким образом держала его вдали от усадьбы. Но Александр пел в торфяном болоте непонятные песни и работал за двоих. Он был великий и жизнерадостный язычник. Леонарда редко разговаривала с ним.
Леонарда не часто разговаривала с ним, о, нет, да и не позволяла себе ничего другого, она не забывала, что она дочь Иенса Олая. Но весна такое опасное время, и, когда всерьёз наступило тепло, глаза Александра стали словно звёзды, и временами он излишне близко подходил к Леонарде, когда ему бывало нужно пройти мимо неё. Совершенно необъяснимым образом из сундука её стали пропадать вещи одна за другой, хотя замок был цел. Оказалось, что в сундуке отстало дно, и Леонарда обвиняла Александра в том, что это он отломал его.
— Нет, это не я, — ответил он. — Но я могу помочь тебе. Я, пожалуй, добуду тебе твои вещи, если ты оставишь сегодня вечером свою дверь открытой.
Она взглянула на него и надменно ответила:
— Ты хочешь, чтоб завтра тебя выгнали из дома?
Но цыгане умеют так хорошо выпрашивать и так умеют вкрасться в душу своими алыми губами, смуглой кожей и карими глазами. К тому же они такие искусники в любви.
На следующий день Леонарда сидела на дворе и вязала сети, а Александр проходил мимо. Он остановился и сказал:
— Позволь мне остаться, я ведь и так всё время на торфяном болоте.
Она бросила на него взгляд, его немногие слова произвели на неё некоторое впечатление. А он снял шапку, и волосы так жалобно свисали ему на глаза, а его алый рот был так соблазнителен. Леонарда ответила:
— Ну, хорошо, попробуем.
Она наклонилась над своим вязаньем и покраснела.
А цыган очень хорошо знал, что делает, возвышая молодую девушку и прося её позволить ему остаться на торфяном болоте. Он хотел польстить ей, хотя и знал, что вся власть не в её руках, а у матери.
Дни шли.
Сын столяра Конрад уезжал из деревни и сам сделался столяром. Он учился ремеслу в городе и приобрел большую известность. Он жил по ту сторону морского протока, и люди ездили к нему, когда хотели заказать себе хороший сундук. Однажды отправилась к нему и Леонарда, и Александр перевозил её через пролив.
Она оставалась довольно долго у молодого Конрада и говорила с ним и о новом сундуке, и о разных вещах, потому что они знали друг друга с детства. Прождав больше, чем полагалось, в лодке, Александр подошёл к дому столяра и заглянул в окно. В ту же секунду он отскочил и ринулся, в бешенстве, в дом.
Все трое смотрели друг на друга. Цыган был похож на коня с косматой гривой и раздувающимися ноздрями.
— Да, да, я сейчас иду, — сказала Леонарда, чтобы успокоить его.
Мужчины смерили один другого с головы до ног, оба были знододы. Александр схватился за бок, ища ножа, но ножа при нём не оказалось, и глаза его снова стали покорны. Цыган безпомощен без оружия, с ножом же в руке он смел и бешен до убийства.
Это была первая встреча.
К концу недели столяр Конрад приехал в дом рыбака с сундуком. Сундук был оклеен и отполирован с величайшим старанием, а замок в нём был новый и замысловатый. И тут оказалось, что, когда Леонарда хотела переложить свои вещи в новый сундук, все её пропавшие вещи лежали на месте. Они так мирно лежали в старом сундуке, словно никогда и не пропадали.
— Это опять ты сделал, — сказала Леонарда цыгану.
— Нет, не я, — опять ответил он и засмеялся, хотя и знал, что мало ему от этого толку.
Столяр Конрад долго пробыл в доме Леонарды, и она сварила для него кофе и угощала его. Но до этого цыган улучил минуту, сказал тьфу и плюнул в кофейник.
Он подкараулил столяра, когда тот собрался домой.
Они опять смерили друг друга с головы до ног, и у Александра был при себе нож.
— Напрасно хлопочешь, цыган, — сказал Конрад. — Она нынче дала мне слово.
Тогда Александр вспыхнул, как огонь, и вытащил нож. Но столяр вскочил в лодку и отпихнулся от берега, а когда очутился в безопасности в нескольких саженях от берега, крикнул, что выдаст бродягу властям.
Дни шли.
Старый Александр Заноза вернулся с своей лодкой и хотел забрать сына обратно; но Александр отказался и сказал, что желает дослужить своё время. И, должно быть, он наговорил отцу, что хочет побольше наворовать в усадьбе, потому что цыганская лодка опять уплыла, а молодой цыган остался,