Воинствующий мир
Шрифт:
Вот оно! Я ещё не дома, а уже в работе. Приятно, засиделся я во всех смыслах этой фразы.
Ехать в новой карете было удобно. И дело не только в комфорте, а в том, что мой выезд привлекал всеобщее внимание, и даже останавливались некоторые встречные кареты, оттуда высовывались порой и симпатичные женские мордашки и провожали взглядом необычный мой выезд, кажущийся баснословно дорогим, ибо строгие обводы были покрашены золотой краской. Это как… В советском союзе, скажем в 1970-е годы, проезжал по городу мерседес, и все смотрели вслед невиданному автомобилю. Но тогда многие знали, что
— Никифор, у нас что, приём? — сказал я, реагируя на множество карет у моего питерского дома.
— Никак нет, ваше превосходительство, сие посыльные от разных господ, — сказал слуга, несколько замявшись. — О вашем… высвобождении знали многия, вот и присылали своих нарочных с посланиями.
Шесть выездов у дома — это на два больше, чем было, когда Никифор отправился за мной к Петропавловской крепости. И по этому факту можно сказать, что моё освобождение оказалось несколько публичным явлением. Хотя, чего тут выгадывать, я как-никак пиит, да и учёный не из последних. Пусть я не имею ещё такой славы, как Пушкин, но осмелюсь с ним сравнить свою ситуацию. Взяли бы Александра Сергеевича под стражу по делу декабристов, а после освободили, так весь Петербург знал бы о том через полчаса.
— Ваше превосходительство, всё же не желаете переодеться? — спросил Никифор.
Я не желал. Дело в том, что перед выходом из крепости меня, вновь же за отдельную плату, побрил и постриг вызванный прямо в казематы цирюльник. Там же я оделся во всё новое, что было доставлено в камеру ранее. Ну, а то, что от меня будет пахнуть тюрьмой, не особо интересует. Мне этот запах привычнее. Но выходить из кареты сразу не стал. Сперва Никифор сбегал к дому и уточнил, кто меня ожидает.
— Пошли! — решительно сказал я и вышел из кареты, когда узнал имена гостей.
Нельзя было заставлять ждать Андрея Ивановича Вяземского, по сути, главного виновника моего спасения. По крайней мере, такое складывалось ощущение из-за обрывочных сведений о том, что именно происходило за стенами Петропавловской крепости, когда я там томился.
Войдя в дом, увидев Вяземского, не обращая внимание даже на красотку Катю, поклонился Андрею Ивановичу, причём несколько глубже, чем следовало по этикету.
— Я обязан вам, Ваше Превосходительство, и хочу заверить, что в долгу не останусь, — сказал я Вяземскому.
Андрей Иванович слегка скривился. Было видно, что не особо-то он меня и рад видеть. Предполагаю, что опасается, как бы общение со мной не вышло боком. Но он тут, а это значит… Вот и не понимаю, что именно значит. Да и то, что он оказался единственным деятельным человеком, который стал за меня заступаться, также содержит ряд вопросов.
— Мы волновались за вас, Михаил. Уж простите такую вольность обращения строй женщине, — улыбаясь, сказала княгиня Оболенская после того, как Вяземский нас представил.
Женщина явно нарывалась на комплимент, так как кого-кого, а её не назовёшь старухой. Полная тёзка моей Катеньки, Екатерина Андреевна выглядела моложаво, была
— Ваше Сиятельство, княгиня, вы столь прекрасны, что стоит подрезать язык тому мужчине, кто сможет усомниться в этом. И я благодарен проведению, что любезная моему сердцу ваша воспитанница взяла всё то лучшее от своих родственников, ну, а стать и пригожесть Вяземских — это показатель, как должно выглядеть на восемнадцать лет в любом возрасте, — на одном дыхании выдал я комплимент.
— Мило, льстиво, но и жестоко. Не нужно никому языки укорачивать, Миша, пусть завистники завидуют и злорадствуют, иссыхая от своей злобы. А мы будем хорошеть, — сказала княгиня, повернулась к своей воспитаннице и обратилась уже к Кате. — Ведь верно, Катюша? Будешь хорошеть и радовать своего будущего мужа? Хотя куда ещё быть более хорошенькой, чем ты есть!
Завидев неподдельное смущение Кати, княгиня Оболенская залилась смехом, да и Андрей Иванович сменил хмурый вид, явив миру улыбку.
— Ну, будет, тётушка. Арестант-то, видать, голоден? — отшутился и Вяземский.
За время нашей вот такой приветственной беседы в стороне у порога столпились четверо человек. Было понятно, что эти на вид не самые простые порученцы, а как бы не ливрейные лакеи, также прибыли по мою душу. Но вот обратить внимание на этих людей не позволял этикет.
— Решайте свои вопросы, Михаил Михайлович, и смею надеяться, что не прогоните и накормите нас. А Катенька, вы уж на неё не сердитесь, уже распорядилась в столовой, привыкает быть хозяйкой, — сказал Андрей Иванович, чем смутил уже не только Катю, но и меня.
Так откровенно о будущей свадьбе, что Катя вот-вот станет хозяйкой в моём доме, мы не говорили. Да, сговорились, но было принято решение вернуться к вопросу сильно позже, а тут… Чего-то я не знаю. Не поверю ни на грамм, что Вяземский после моего ареста утвердился в решении отдать за меня свою дочь. Или ему указали утвердиться в выборе меня мужем для дочери и поскорее?
Поблагодарив за возможность отвлечься, я подошёл к лакеям, давая каждому из них представится и вкратце описать, с чем пожаловали.
— Письмо от господина Державина оставьте, и я более не задерживаю вас, — сказал я одному из посыльных.
Лакей положил письмо на поднос, с которым ко мне подошёл предусмотрительный Никифор. То же самое сделал и посыльный от Васильева, как и от Александра Борисовича Куракина.
Была у меня некоторая обида на них. Могли эти люди обратиться напрямую к государю и попросить хотя бы выпустить из крепости. Там действительно первый месяц было не сахар. Это после стали брать деньги и приносить сносную еду или газеты, ну, а за большие деньги так и переписываться позволяли. Так вот от всех трёх перечисленных мной чиновников, коих я считал приятелями и партнёрами, было только по два письма, в которых было написано только, чтобы я не унывал. Да, блин, по телевизору юмористические сериалы смотреть мне что ли, чтобы не унывать? В крепости даже потолки низкие, и мне приходилось чуть сгибаться. Одно хорошо, прокачался. Лавка тяжёлая, так что приспособился и всё отжимался, да лавки подымал.