Воины бури
Шрифт:
И вот настало время последнего подарка, последнего пленника.
Он не держался на ногах. Его или её привезли перекинутым через спину лошади, и сначала я не мог разглядеть, мужчина это или женщина. Я мог только видеть, что это человек, одетый в белое, его сбросили с лошади на мокрую от крови траву. Никто из нас не заговорил. Тогда я разглядел, что это мужчина, и подумал, что он мертв, пока тот медленно не перевернулся, и я не увидел, что он в белой рясе священника. Но вот что странно: переднюю часть рясы покрывали ярко-красные полосы.
— Иисусе, — выдохнул Финан.
Потому что ряса не была раскрашена. Ее оросила кровь. Человек свернулся калачиком, будто пытаясь унять боль в паху, и тут всадница в черном
Она подъехала, не обращая внимания на угрозу со стороны наших копий, стрел или топоров, и остановилась в паре ярдов от рва, откинула капюшон и посмотрела на нас — старуха с морщинистым и суровым лицом, волосы редкие и седые, губы сжаты в тонкую гримасу ненависти.
— Что я сделала с ним, — сказала она, указывая на лежащего позади неё раненого, — то сделаю и с вами! Со всеми. Одним за другим! — она вдруг достала маленький кривой нож. — Я кастрирую ваших сыновей, ваши женщины станут шлюхами, а ваши дети — рабами, потому что вы прокляты. Все вы! — она выкрикнула последние два слова и взмахнула ножом для кастрации, указывая на всех нас, смотрящих со стен. — Вы все умрете! Вы прокляты и силами света, и силами тьмы, водой и огнем, самой судьбою!
Она говорила на нашем языке. На английском.
Она раскачивалась взад-вперед в седле, будто набираясь сил, а потом сделала глубокий вдох и указала ножом на меня.
— А ты, Утред Беббанбургский, Утред из Ниоткуда, умрешь последним и умрешь медленно, потому что предал богов. Ты проклят. Вы все прокляты!
Она хихикнула, звук показался безумным, а потом снова указала ножом на меня.
— Боги ненавидят тебя, Утред! Ты был их сыном, их любимцем, они обожали тебя, но ты решил посвятить свои таланты ложному богу, грязному христианскому богу, и теперь настоящие боги ненавидят тебя и проклинают! Я говорю с богами, они слушают меня, они отдадут тебя мне, и я убью тебя так медленно, что будешь умирать до самого Рагнарёка!
С тем она бросила в меня нож, и тот, недолетев, царапнул по стене и упал в ров. Она отвернулась, и остальные враги вместе с ней направились назад к лесу.
— Кто это? — едва слышно спросила Этельфлед.
— Её зовут Брида, — сказал я.
А оскопленный священник повернул ко мне искаженное от боли лицо и позвал на помощь.
— Отец!
То был мой сын.
Часть вторая
Глава седьмая
Брида
Брида – саксонка, воспитанная христианами; угловатый ребенок, моя первая женщина, страстная и пылкая девушка. Брида, как и я, поклонялась старым богам. Но я всегда признавал, что христианский бог обладает той же властью, что и остальные боги. Брида же убедила себя, что христианский бог – зло, которое следует искоренить, дабы вернуть миру прежнюю чистоту.
Она вышла замуж за моего близкого друга Рагнара и стала большей датчанкой, чем сами датчане. Пыталась подкупить меня, соблазнить и убедить сражаться за датчан против саксов, и ненавидела с тех пор, как я отказался. Теперь она осталась вдовой, но по-прежнему правила главной крепостью Рагнара – Дунхолмом, которая после Беббанбруга считалась самой грозной твердыней Нортумбрии. Брида примкнула к Рагналлу, и как я позже узнал, именно её поддержки оказалось достаточно, чтобы отправить беднягу Ингвера в изгнание. Брида привела датскую армию на юг, отдала своих людей под начало Рагналлу. Теперь у норманнов имелись необходимые силы, чтобы штурмовать Честер и позволить себе жертвы, кровью которых щедро оросятся римские стены.
Бойтесь женской ненависти.
Любовь
— Она мечтает пригвоздить твоего бога обратно к его дереву. — сказал я Этельфлед.
— Раз он уже воскрес, — набожно заявила Этельфлед, — воскреснет и вновь.
Я пропустил это мимо ушей.
— Она желает, чтобы Британия поклонялась старым богам.
— Отжившая себя мечта, — презрительно молвила Этельфлед.
— Если мечта — древняя, это еще не значит, что она не сбудется, — возразил я.
Исконной мечтой норманнов было править всей Британией. Вновь и вновь наступали их армии, вторгались в Мерсию и Уэссекс, крушили саксов в сражениях, но им так и не удалось подчинить себе весь остров. Их разбил отец Этельфлед, Альфред, он спас Уэссекс. С тех пор саксы давали отпор и гнали норманнов все дальше на север. Теперь новый предводитель, грозней всех предыдущих, грозил нам древней мечтой.
Для меня война сводилась к земле. Наверное, оттого, что дядя присвоил мои земли, присвоил себе дикую местность, простиравшуюся вокруг Беббанбурга. Чтобы вернуть эти земли, мне требовалось сперва одолеть окружающих Беббанбург датчан. Я жил только ради продуваемой ветрами крепости у моря, ради земель, которых меня лишили.
Король Альфред, его сына Эдуард и дочь Этельфлед воевали тоже ради земли, королевств саксов. Альфред спас Уэссекс, его дочь теперь гнала норманнов из Мерсии, а ее брат, Эдуард Уэссекский, вернул Восточную Англию. Однако брат и сестра были готовы отдать свою жизнь за еще одно дело – своего бога. Они сражались за христианского бога. По их понятиям вся земля принадлежала их богу, и возвращая эти земли, они исполняли его волю.
— Инглаланд станет царством Божьим, — когда-то сказал Альфред. – Если это королевство и родится, то лишь по воле его. Некоторое время он даже звал наши земли Христианией, но название не прижилось.
Бридой же двигала лишь одна сила – ненависть к христианскому богу. Для нее война сводилась к битве богов, противостоянию истины и лжи. Она бы с радостью позволила саксам истребить норманнов, согласись саксы отречься от своей религии и вернуться к старым богам Асгарда. И вот теперь она нашла героя, что мечом, копьем и топором сразится за её богов. А что же Рагналл? Сомневаюсь, что ему было дело до богов. Он желал землю, всю до последнего клочка. Желал, чтобы закаленные воины Бриды выступили из твердыни Дунхолма, присоединив свои клинки к его армии.
А мой сын?
Мой сын.
Я отрекся от него, отверг, лишил наследства. Но теперь мне вернул его враг, и сын больше не был мужчиной. Его оскопили. На его одежде застыла кровь.
— Он умирает, — печально промолвил епископ Леофстан и перекрестил бледное лицо Утреда.
Его назвали Утредом, как старшего сына нашей семьи. Но я лишил его имени, когда он стал священником. Я прозвал его Иудой, он же взял себе имя Освальд. Отец Освальд прославился своей честностью, благочестием и тем, что был моим сыном. Моим блудным сыном. Я встал рядом с ним на колени и назвал его прежним именем.— Утред? Утред!