Воины
Шрифт:
— Золото, — задумчиво произнесла Доржа. — Шелк. Высокое положение.
Бортэ качнула головой.
— Книги! — воскликнула она, и у нее засверкали глаза. — Ученые! Лаборатории!
Внезапно раздражение покинуло Сергея, и он расхохотался.
— Ну и богатырь я был — драпал, намотав на морду обоссаную бабой тряпку!
— Из тебя вышел бы толк, кабы тебя подучить немного, — сказала Бортэ.
— Он и вправду полезен, если нужно выполнить тяжелую работу, — заметила Доржа.
Сергей расхохотался снова, так, что гулкое эхо прокатилось среди окрестных пакгаузов. А если он отправится домой, его там будут ждать Ольга и Светлана. Может быть, с цепами в руках.
— В какой стороне Китай? —
Говард Уолдроп
Говард Уолдроп широко известен как один из лучших авторов коротких рассказов, его называют «Фантастическим Разумом поколения» и автором, «который пишет, как кабацкий ангел». Его знаменитый рассказ «Гадкие цыплята» («The Ugly Chickens») выиграл и 1981 году и «Небьюлу», и Всемирную премию «Фэнтези». Его рассказы составляют сборники «Howard Who?», «АП About Strange Monsters of the Recent Past», «Night of the Cooters», «Going Home Again», «Dream Factories and Radio Pictures» (прежде доступный только для скачивания из Сети), «Custer’s Last Jump and Others collaborations» (сборник рассказов, написанных совместно с другими авторами). Его перу также принадлежит роман «The Texas-Israeli War: 1999», написанный в соавторстве с Джейком Сондерсом, романы «Them Bones» и «А Dozen Tough Jobs», а также памфлет «А Better World’s in Birth!». Сейчас он работает над новым романом с завлекательным названием «The Moone World». Его последняя книга — ретроспективный сборник «Things Will Never Be the Same: Selected Short Fiction 1980— 2005». Прожив много лет в Вашингтоне, Уолдроп недавно вернулся в свой родной город Остин в Техасе, и это событие прошло под ликующие выкрики его сограждан.
В этот раз Уолдроп вводит нас в дивный новый мир, лучший из миров в процессе сотворения, через то место, которого мы совершенно не ждем — мерзлую грязь, колючую проволоку и воющую смерть Нейтральной Полосы.
Ninieslando [38]
Капитан выглядел озадаченным. Он поднес руку к правому наушнику и сосредоточенно нахмурился.
— Опять на линии много посторонней болтовни. Уверен, что в этом секторе фрицев заменили на австрияков. Говорят на языке, которого я не знаю. Венгерский, наверное.
38
Ничья земля (эсперанто). — Прим. пер.
Томми вгляделся в темноту за пределами поста подслушивания. И конечно же, ничего не увидел. Пост был устроен за подобием раздутой дохлой лошади, которая много месяцев пролежала между боевыми порядками. Неделю назад эту гипсовую копию приволокли по запасной траншее со склада камуфляжа где-то глубоко в тылу. То есть рабочей группе пришлось выйти ночью — и не только заменить настоящую дохлятину на гипсовую, но и закопать где-то оригинал, который разложился несколько месяцев назад.
Они вернулись вонючие, грязные и злые, и их отослали обратно в тыл, к роскоши горячей бани и чистой формы. Счастливчики, подумал тогда Томми.
Нынче ночью обязанностью Томми было не таращиться через парапет в темноту пустынной Нейтральной Полосы, а сопровождать офицера на этот подслушивающий пост внутри гипсовой мертвой лошади в тридцати футах от траншей. Пост был подключен к немецкой полевой телефонии (а у них была стычка в британскую) — то есть какой-то бедолага-сапер прополз четверть мили через ничейную полосу в темноте, нашел провод и подцепил к нему свой. Бывало, после оказывалось, что подключились к оборонной или брошенной линии. Потом этот сапер должен был осторожно вернуться
А так это было обычным делом с обеих сторон, таким привычным, что ни иллюминации не вызывало, ни перестрелки.
По слухам, в последнее время по связи явно было полно неопознаваемых разговоров. Офицеры были очень сдержанны. Не признаваться же, что там говорят на непонятном языке, так что и рапортовать не о чем. За последние ночи на посту побывало несколько офицеров из штаба — и вернулись ни с чем. Часы, проведенные в грязи и темноте, вероятно, приносили им немалую пользу — эдакая перемена среди привычной рутины в том замке в тылу, где располагался штаб.
До передовой доходило мало известий — вот как капитан сказал, что там, «вероятно, венгерский или еще какое балканское наречие». Штаб над этим работал и скоро должен был прислать знатока этих языков — ходили такие слухи.
Томми посмотрел через смотровую щель в шее фальшивой лошади. Ничего. Он баюкал винтовку на груди. В этом году март был почти таким же холодным, как январь. По крайней мере, снег еще не таял и не превращал все кругом в холодную мокрую липкую грязь.
Сзади послышался долгий шорох, и Томми взял винтовку наизготовку.
— Пароль, — сказал капитан в темноту позади гипсовой лошади.
— Э-э... Канун святой Агнесы... — ответили шепотом.
— ...Холод злой [39] , — отозвался капитан. — Проходите.
Через открытый бок лошади вползли лейтенант и капрал.
— Вам на смену, сэр, — сказал лейтенант.
— Не завидую вам, — отозвался капитан. — Разве что вы выросли в Будапеште.
— Опять неопознаваемая болтовня? — спросил младший офицер.
— Точно.
— Ну, надеюсь, кто-нибудь в штабе скоро его попробует, — сказал лейтенант.
39
Строки из стихотворения Дж. Китса «Канун святой Агнесы», пер. С. Сухарева. — Прим. пер.
— Надеюсь.
— Ну, я попробую. Спокойной ночи, сэр.
— Отлично. Пусть вам повезет больше, чем мне. — Он повернулся к Томми: — Идем, рядовой.
— Есть, сэр!
Они проползли тридцать футов или около того до первой траншеи — по косой, что удлиняло путь, и оказались под проволочным заграждением прежде, чем их заметили часовые.
Томми сразу же отправился в свое убежище под прикрытием стенки из мешков с песком. Часовой кивнул ему, остальные спали, сраженные крайней усталостью, как будто были из гипса, вроде того поста.
Томми завернулся в свое промерзшее одеяло и провалился в неспокойный сон.
— Утренняя боевая тревога! — проорал сержант, пнув его в подошву левого ботинка.
Томми проснулся мгновенно, как привык в первые несколько недель на войне.
Утренняя боевая тревога была одним из бесполезнейших занятий в армии. Ее ввели по тем соображениям, что на рассвете солнце бьет прямо в глаза солдатам из британских и французских окопов, так что гансы смогут воспользоваться этим и устроить внезапное наступление через ничейную полосу, застав англичан врасплох. (По этой же причине в немецких окопах объявляли вечернюю боевую тревогу — на случай, если британцы пойдут в наступление из-под закатного солнца.) Поскольку никто никогда не пытался атаковать через оплетенную колючкой и заминированную ничейную полосу иначе как после жесточайшего артиллерийского обстрела, когда часами (а порой и сутками) с неба валились снаряды, утренняя тревога была попросту показухой, пережитком ранних дней Великой войны.