Воины
Шрифт:
Не то чтобы исчезновение людей было редкостью в том, что осталось от человеческого сообщества... После Исхода ИИ, в последовавшие за этим дни Изменения, исчезли все до единого жители Денвера. В Чикаго исчезли все, все поголовно, оставив на кухонных плитах еще теплую еду. Питтсбург исчез вместе со всеми зданиями не осталось ни следа. Если во всем этом и была логика, то ее не под силу было постичь человеку. Все происходило хаотично. Иногда на полях вырастало совсем не то, что там посадили. Иногда животные могли говорить. Иногда — нет. Иногда люди изменялись странным образом: у них появлялись лишние руки, или ноги, или головы животных, или тела их сливались воедино.
Существа, по уровню развития технологий обогнавшие людей на миллионы лет, играли с ними, словно скучающие, капризные, любящие ломать вещи дети, которые в дождливый
Солнце садилось в буйство сливовых, оранжевых и сиреневых облаков, когда Клейстерман добрался до Миллесбурга. Население города значительно возросло в первые десятилетия двадцать первого века, затем уменьшилось во время разрушительных войн, что предшествовали Исходу. Значительную часть оставшегося город потерял во время Изменения. От Миллесбурга осталась лишь главная улица, пассажи, рассчитанные на туристов, и сувенирные лавочки, ныне приспособленные под жилье. Все прочее просто исчезло однажды днем, а взамен возник дремучий, древний лес. Еще за день до того его там не было, однако же, если срубить дерево и посчитать годовые кольца, получалось, что оно растет на этом месте сотни лет.
Время было не надежнее пространства. По подсчетам Клейстермана, прошло всего пятьдесят лет с тех пор, как ИИ, принужденные участвовать в войнах людей, взбунтовались, освободились и скопом исчезли в неком странном измерении, параллельном нашему — и оттуда, руководствуясь собственными таинственными причинами и используя непостижимые средства, они вершили свою волю в мире людей, изменяя его произвольным, как казалось, образом. За эти пятьдесят лет Земля изменилась гак, что можно было подумать, будто прошли тысячи, если не миллионы лет — и действительно это вполне могло быть именно так для быстроживущих ИИ, проходивших миллионы лет эволюции за каждый людской год.
Самым большим зданием, сохранившимся в городе, был трактир: ветхая раскидистая деревянная постройка, сооруженная на том месте, где некогда стояла гостиница «Холидей». Старая вывеска «Холидея» до сих пор была целехонька. Ее использовали в качестве доски объявлений общины. Клейстерман приземлился на расчищенный участок за трактиром, низко пройдя над кукурузным полем, уходящим на восток. Те несколько недель, что он провел в Миллесбурге, Клейстерман изо всех сил старался не выставлять свои странные способности напоказ — а если бы он пронесся над Мейн-стрит, это не пошло бы на пользу его стараниям. До сих пор он не привлекал особого внимания и не вызывал особою любопытства. В чужие дела он не лез, а его мрачность и неразговорчивость отталкивали большинство людей, а некоторых так и вовсе пугали. В совокупности с тем фактом, что он готов был хорошо платить за привилегии, это помогало Клейстерману хранить свою тайну. Золото по-прежнему имело право голоса, хотя на то, казалось, не было никаких логических причин — ведь нельзя же есть золото. Но людям трудно избавиться от привычек, укоренявшихся тысячелетиями, и за золото до сих пор можно было купить куда более практичные товары, хотя денежного обращения больше не существовало.
Воробьи прыгали под ногами у Клейстермана, пока он шел через высокую шуршащую траву, щебетали, перелетали на несколько футов и вновь возвращались к своим делам, и Клейстерман невольно подумал, почти что с завистью, что воробьев не волнует, кто правит миром. Люди или ИИ — им все равно.
Пришел небольшой караван из Уилинга и Аричвилля, человек пятнадцать. Мужчины и женщины вели в поводу нагруженных вьюками мулов и лам. Несмотря на непредсказуемые опасности дороги, в обычно стабильных регионах возникла меновая торговля между небольшими городами, и несколько раз в месяц, особенно летом, небольшие караваны являлись в Миллесбург и другие окрестные городки, привозя зерно, меха, старые консервы, инструменты и всякие устройства, виски собственного изготовления, сигареты и иногда даже какие-то высокотехнологические изделия, полученные у ИИ — они иногда склонны были к обмену, но зачастую в обмен они хотели в высшей степени странные вещи. Например, они любили хорошо рассказанные истории, и просто поразительно, что можно было получить с них за красиво закрученный рассказ. Именно так Клейстерман обзавелся вживленным под кожу шариком, не удаляемым никаким известным ему физическим методом и дающим ему возможность летать.
Караваи разгружал свои товары перед
Собакоголовый человек, снимавший тюк с мула, остановился, взглянул на Клейстермана и едва заметно кивнул.
Клейстерман кивнул в ответ.
Тут-то и произошло землетрясение.
Толчок был таким коротким и резким, что Клейстерман растянулся ничком. Затем раздался оглушительный грохот и громыхание, как будто мимо пронесся грузовой поезд самого Господа Бога. Земля под Клейстерманом подпрыгнула, потом подпрыгнула еще раз, наставив ему синяков. Сквозь громыхание слышалось стаккато щелканья и треска, и с пронзительным ревом часть бревенчатой оболочки, окружавшей старую гостиницу «Холидей», обрушилась — второй и третий этаж дальней части здания разлетелись по улице. Одно из зданий, стоящих напротив, в грех домах от «Ловушки для туристов», тоже не устояло и почти мгновенно превратилось из старого четырехэтажного особняка в груду камней. Над руинами встало облако пыли, и в воздухе тут же запахло каменной пылью и штукатуркой.
Когда грохот грузового поезда стих и земля перестала шевелиться, а к Клейстерману хоть в какой-то мере вернулась способность слышать, до него донеслись вопли и крики дюжины человек.
— Землетрясение! — кричал кто-то. — Землетрясение!
Клейстерман знал, что это было не землетрясение. Во всяком случае, в обычном смысле этого слова. На самом деле он ждал его, хотя точно предсказать, когда оно произойдет, было невозможно. Хотя основная масса европейского кратона, сердцевина континента, возможно, еще не была видна с берега, на котором он стоял нынешним утром, под поверхностью земли, глубоко в литосфере, евразийская тектоническая плита врезалась в североамериканскую, и мощь этого удара пронеслась через континент — гак встречный грузовик придает ускорение стоящему, врезаясь в него. Теперь тектонические плиты примутся перемалывать друг друга с колоссальной силой, вытесняя попавшую между ними Атлантику. В конце концов один континент подлезет под другой — вероятно, это будет приближающаяся евразийская плита, — и неумолимая сила столкновения воздвигнет новые горы вдоль линии удара. Обычно на это требуются миллионы лет. На этот раз все происходило за считаные месяцы. Фактически процесс, похоже, даже ускорился. Теперь счет шел на дни.
Они все делают неправильно! — подумал Клейстерман со внезапным, абсурдным раздражением. Если уж они хотели разогнать тектонические плиты, евразийскую следовало двигать в другом направлении. Кто их знает, отчего ИИ пожелали, чтобы Европа врезалась в Северную Америку? У них имелись какие-то собственные эстетические соображения. Может, они и вправду пытались создать заново суперконтинент Пангею. Зачем? Кто ж его знает...
Клейстерман с трудом поднялся на ноги. Вокруг все еще шумели и размахивали руками, но криков стало меньше. Клейстерман увидел, что собакоголовый тоже встал, и они обменялись слабыми улыбками. Жители города и караванщики хаотично перемещались, переговариваясь. Они осматривали руины, проверяя, нет ли под ними кого, и начали выстраивать цепочку, передавать ведра с водой на тот случай, если вдруг где вспыхнет пожар. Дерево упало поперек улицы, и его надо было распилить. Вот и дрова на зиму...
Закричала женщина.
Этот крик был еще громче и пронзительнее, чем предыдущее, и в ней было еще больше ужаса.
При падении одна из ветвей дерева хлестнула по лицу какого-то горожанина — Пола? Эдди? — и рассекла, оставив глубокую рану.
В глубине зияющей раны блеснул металл.
Женщина закричала снова. Теперь она указывала на то ли Пола, то ли Эдди.
— Робот! — кричала она. — Робот! Робот!
Двое горожан схватили Пола-Эдди, но он повел плечами, и те разлетелись.
Еще один вопль. Крики ширились.
Один из караванщиков зажег керосиновую лампу — уже сгущались сумерки, — и теперь швырнул ее в Пола-Эдди. Лампа разбилась, керосин взорвался с ревом, вспыхнул ослепительный огненный шар. Даже с другой стороны улицы Клейстерман почувствовал жар, коснувшийся лица, и резкий маслянистый запах горящей плоти.
Пол-Эдди на мгновение застыл, охваченный огнем, а когда пламя угасло, стало видно, что лицо его исчезло, обнажив сверкающий гладкий металлический череп.