Воины
Шрифт:
В течение следующей недели Кития кормила меня, учила правильно говорить и правильно себя вести и в конце концов принесла мне одежду, тунику и чулки, гордо сообщив, что сделала их сама в классе. Я искренне поблагодарила ее и спросила, где тут можно постирать мою старую одежду. Девочка ужасно удивилась, потом пригляделась к моей одежде повнимательнее, пощупала ее и сказала:
— Ой, да она же мертвая! А я-то думала, она просто уродская.
Ее подарок был изготовлен не из ткани, а из тонкого плотного сплетения растительных волокон, поверхность которого напоминала крылья бабочки. Как только я ее надела, она плотно охватила мою кожу. Поначалу я подумала, что у меня на нее аллергия, потому что
И все это изготовила девочка менее чем тринадцати лет от роду! Она не могла объяснить мне, как она это сделала, так, чтобы я поняла. Ну представьте, что от вас требуется объяснить идею поиска по каталогу человеку, который не только никогда в жизни не видел библиотеки, но и не подозревает о существовании электричества, и хотя, возможно, знает, что такое письменность, но сам продвинулся не дальше азбуки. Как-то раз она отвела меня к себе в школу во внеурочные часы и показала мне свое рабочее место: большой деревянный поднос, наполненный сероватым мхом, с двойным рядом баночек, в каждой из которых содержались жидкости или порошки, которые я могла отличить друг от друга разве что по цвету. Единственными инструментами, которые она использовала, были разнообразные шприцы и пипетки, черпаки и щетки.
Вернувшись домой, я написала в своем растущем докладе, который я могла отправить не раньше чем через месяц: «Этому народу нет цены. Они нам решительно необходимы».
Четвертое уточнение
В течение этих первых недель со взрослыми я дела не имела. Временами я встречала их на улицах, и в домах рядом с моим кто-то жил, но они никогда не заговаривали со мной и не смотрели на меня в упор. Против моего проживания в деревне никто не возражал, но это была не столько молчаливая поддержка, сколько нежелание признавать само мое существование. Я разговаривала с Китией и другими детьми и старалась не терять терпения. Я надеялась, что рано или поздно мне представится шанс принести какую-либо очевидную пользу.
В конце концов оказалось, что именно моя бесполезность про била брешь в стене. Рано утром поднялась суматоха. Кития в это время показывала мне модель своих крыльев — она была как раз в том возрасте, когда пора их проектировать. В течение следующего года она должна была вырастить у себя паразита, создающего крылья, а пока что баловалась с миниатюрными копиями, которые взлетали с рабочего стола, тонкие, как паутинка, и подергивающиеся от непроизвольных мышечных сокращений. Я старалась скрыть свое отвращение.
Когда поднялся шум, Кития подняла голову, небрежно выбросила свою модельку в окно, где на нее тут же накинулись сразу несколько птиц, и устремилась к двери. Я последовала за ней на площадь. По краям площади толпились дети, они наблюдали за происходящим, храня непривычное молчание. На земле лежали пять женщин. Все они были окровавлены, одна — мертва. Раны двух, похоже, были смертельны. У всех имелись крылья.
Несколько человек уже трудились над ранеными, набивая открытые раны буровато-белой губчатой массой и зашивая их. Я была бы только рада чем-то помочь, не столько даже из естественного сострадания, сколько исходя из хладнокровных соображений, что любая критическая ситуация ломает социальные преграды. Должна признаться,
Так что я скорее отошла подальше, чтобы не путаться под ногами, поскольку обратить эту ситуацию в свою пользу я не могла. И тут я наткнулась на Бадеа. Она стояла на краю площади, наблюдая за происходящим.
Стояла она в одиночестве. Других взрослых поблизости не было, и руки у нее были в крови.
— Вы тоже ранены? — спросила я.
— Нет, — лаконично ответила она.
Я решилась высказать озабоченность по поводу ее подруг и спросила, не в бою ли они ранены.
— До нас доходили слухи, что эспериганцы вторгаются на вашу территорию, — добавила я. Это была первая представившаяся мне возможность хотя бы намекнуть, что наши власти им сочувствуют. Дети, когда я спрашивала у них, продолжаются ли теперь боевые действия, только пожимали плечами.
Она тоже пожала одним плечом, сложенное крыло поднялось и опустилось. Потом сказала:
— Они оставляют в лесу свое оружие, даже там, куда они сами проникнуть не могли.
У эспериганцев существовало несколько разновидностей мин, в том числе хитроумное мобильное устройство, которое можно было запрограммировать на конкретную мишень, вплоть до учета индивидуального генетического кода, или же на определенный фенотип — скажем, гуманоидность или наличие крыльев, и на править на поиски соответствующей цели, с тем чтобы взрыв причинил максимальный урон. Взрывчатка в устройстве находилась только с одной стороны, вторая половина была занята электроникой.
— Шрапнель разлетелась только в одном направлении, да? — спросила я и обрисовала руками веер. Бадеа пристально посмотрела на меня и кивнула.
Я объяснила ей принцип действия мины и рассказала, как они устроены.
— Некоторые устройства способны их обнаруживать, — добавила я, собираясь предложить помощь, однако я не успела завершить перечисление материалов, как она развернулась и, не оглядываясь, зашагала прочь.
Ее реакция не вызвала у меня разочарования: я верно истолковала ее как стремление немедленно использовать полученные сведения, и через два дня мое терпение было вознаграждено. В первой половине дня Бадеа пришла ко мне домой и сказала:
— Мы нашли такую мину. Ты можешь показать, как их обезвреживать?
— Не уверена, — честно ответила я. — Безопаснее всего было бы подорвать ее издали.
Пластик, который они используют, отравляет почву.
Ты можешь отвести меня туда, где она находится? — спросила я. Она достаточно долго размышляла над этим вопросом, и я по пяла, что это связано с табу либо опасностью.
Могу, — сказала она наконец и повела меня в дом, стоявшим ближе к центру деревни. В доме имелась лестница, ведущая на крышу, откуда можно было перебраться на крышу соседнего дома, и так далее, пока мы наконец не добрались до большой корзины, находящейся в развилке дерева и сплетенной не из канатов, а из каких-то лиан. Мы забрались в корзину, и Бадеа оттолкнулась от ствола.
Наше передвижение нельзя было назвать плавным. Проще всего сравнить это с качелями, с той только разницей, что, достигнув высшей точки траектории и зависнув в невесомости, ты не возвращаешься обратно, а падаешь вперед по дуге, при этом с головокружительной скоростью. Вокруг стоял резкий запах, похожий на запах гнилого ананаса, от листьев, сбитых с крон, сквозь которые мы неслись. Минут через пять меня начало сильно тошнить. Утешением моей гордости — если не моим внутренностям — послужило то, что до того как наше путешествие закончилось, Бадеа тоже стошнило, хотя и не так мучительно, и за борт, а не внутрь корзины.