Воители безмолвия
Шрифт:
Отвращение, которое внушало это существо с другого мира и из другой эпохи, вызывало у Спергуса тошноту. Но ему не удавалось отвести взгляд от массивной шеи, от мускулистых рук, от широких ладоней с короткими пальцами и перепачканными землей ногтями.
Безумные неконтролируемые мысли осгорита мешали Паминксу сосредоточиться и провести ментальное обследование. Два мыслехранителя, обеспечивающие безопасность Спергуса, похоже, не могли сдержать беспорядочный поток его мыслей. Коннетабль подавил недовольство: момент был крайне неподходящий, чтобы ставить под сомнение эффективность скаитов.
Паминкс, как все мыслехранители, был скаитом Гипонероса, чужаком, и его происхождение могло стать причиной снятия конституционной
Паминксу нужна была поддержка Ранти Анга: она гарантировала приток финансов, необходимых для разработки структуры Великого Проекта. И реализации обширного и тайного замысла, который ему поручили хозяева, споры-прародители Гипонероархата. А возможность заткнуть глотку сеньору Сиракузы и отомстить за его злобное презрение вскоре представится.
– Мы ждем, господин коннетабль. Неужели вы забыли свои пресловутые способности в покоях салаунского борделя? Хотя вы – существо бесполое…
Спергус во второй раз звонко рассмеялся.
– Страх парализовал ментальный потенциал миката, – наконец сказал коннетабль. – Он не в состоянии связно мыслить. Могу только сказать, что он пытается вспомнить лицо и тело одной микатунки. Вероятно, жены…
– Великолепное открытие! – фыркнул Ранти Анг. – Стоит ли обучаться наукам о мозге, чтобы догадаться, что речь идет о его жене!
– Почему вы так считаете, мой сеньор? – с хитрецой спросил Спергус.
Сеньор Сиракузы саркастически рассмеялся.
– Пока Джулиус не был аннексирован Сиракузой, микаты не женились, а женщины принадлежали всем мужчинам сельского сообщества. Вот уже два века закон и Церковь обязывают их иметь всего одну жену. Это – первый закон генетико-морального кодекса на всех сателлитах. Вот почему, господин коннетабль, ваше утверждение, что этот недочеловек думает о своей жене, вряд ли тянет на чудо!
Паминкс не смутился и, игнорируя едкие высказывания Ранти Анга, продолжил:
– Вижу также лица детей. Три мальчика и две девочки…
Подавленный видом важных персон, которые наблюдали за ним с балкона, и пораженный словами коннетабля, которые точно описывали те несколько образов, что мелькнули в его мозгу, микат издал вопль загнанного зверя и рухнул коленями на ледяной пол.
– У него довольно грубый мозг. – Замечание Паминкса было лишним.
– Если он столь примитивен, как вы утверждаете, какова будет ценность этого опыта, когда мы столкнемся с высокоразвитым мозгом? Мы не нуждаемся в низкопробном колдовстве, чтобы раздавить миката с Джулиуса! Наши предки занимались этим, не нарушая предписаний святой Церкви!
Паминкс вдруг понял, как зыбко его положение. Занятый многими делами сразу, он пропускал мимо ушей многочисленные слухи о грозящей немилости. Ему не надо было проскальзывать в душу Ранти Анга – действие святотатственное, за которое полагалась смерть, – чтобы по модуляциям голоса определить его угрожающие намерения. Коннетабль недооценил силу заговора, который плел против него Тист д'Арголон, хранитель сиракузских традиций. Хотя он и перехватил несколько мыслей, относящихся к подпольной деятельности сиракузского соперника, Паминкс решил не вмешиваться, считая, что доверительность его взаимоотношений с Аргетти Ангом и долгая верная служба ставили его выше дворцовых интриг. И дал доказательство неприемлемой легковесности для скаита высшего ранга, для верховного резидента. Подобная неосторожность могла поставить под удар Великий Проект, универсальный проект, который веками готовили споры-прародители Гипонероса. Поле маневров резко сузилось. В данный момент вся дальнейшая деятельность зависела только от успеха опыта.
– Итак,
– Мои ученики не смогут приступить к работе немедленно, мой сеньор, – возразил коннетабль. – Эта демонстрация предназначена только для ознакомления вас с их достижениями. Вы сможете убедиться, что деньги, выделенные на ментальные исследования, которые так раздражают некоторых ваших советников, потрачены не зря. Теперь мы приступим к исследованиям на более сложных и совершенных существах, чтобы полностью освоить эту технику.
– Что совершил этот микат, чтобы попасть в Индекс в качестве раскатты?
Мелодичный голос Спергуса резко отличался от металлического звенящего голоса коннетабля.
– Паминкс! Отвечайте, и поскорее!
Растущее раздражение Ранти Анга постепенно размывало хрупкую плотину его ментального контроля. Он с огромным трудом удерживал себя в рамках придворного кодекса эмоций, принятых на Сиракузе. Паминкс же не терял спокойствия и черпал новые силы в гневе своего августейшего собеседника.
– Могу я попросить вас чуточку потерпеть, мой сеньор? Данные по раскатта, зарегистрированным на вашей территории, хранятся у скаита-архивиста Маркиата. Надо только вступить в контакт с ним…
– Поторопитесь! Нам уже давно хочется вернуться на солнечный свет. Мы кажемся себе крысами, застрявшими в поганом, сточном колодце!
Тяжелые зеленоватые веки, испещренные темными прожилками, опустились на равномерно желтые глаза Паминкса. Капюшон его бурнуса сполз на плечи, открыв бесформенное лицо, удлиненный безволосый череп, обтянутый шершавой растрескавшейся кожей. Он походил на чудовище из осгоритских легенд, так по крайней мере считал Спергус. По его спине пробежала дрожь. Пурпурный диск Красной Луны Рок пробился сквозь туман его воспоминаний. На короткое время он ощутил себя на Осгоре, самом большом из спутников Сиракузы, главном промышленном центре. Обнаженный и свободный, он несся среди высоких сухих трав и обжигающих жаром камней в заброшенных садах, а за ним неслись, танцуя в теплых потоках, коричневые тени, веселые и шумные. Он полной грудью вдыхал тяжелый аромат распустившихся цветов, пил пьянящий сок из фруктовых фонтанов.
Спергус вдруг ощутил тесноту облегана, обязательного белья сиракузян, второй кожи, обтягивавшей их с головы до пят. Его фиолетовый головной убор со световыми полосами сжимал волосы, лоб, щеки и подбородок. Только два светлых локона, завитых в косички, единственная разрешенная фантазия, выпадали через отверстия у висков, обрамляя его женственное лицо.
Кожа Спергуса яростно требовала ласки Красной Луны Рок. Взяв себя в руки, он с трудом подавил охвативший его приступ ностальгии. Он не имел права на сожаления, он, сын скромных осгоритских торговцев, с которым обращались с большим уважением, чем со знатными придворными, чем с отпрысками древних и знаменитых сиракузских семей. Даже если милость суверена зачастую была тяжким грузом, даже если приходилось терпеть оскорбительные взгляды и слова дамы Сибрит, супруги Ранти Анга, даже если он ощущал себя неловко, будучи объектом постоянных и низких интриг придворных, даже если ему не позволяли передвигаться без мыслехранителей, укутанных в красно-белые бурнусы императорской охраны и похожих на вездесущие, безмолвные и опасные тени, он беспощадно изгонял из своей души печальные воспоминания о детстве. Он мирился с обязанностями и неприятностями придворной жизни из любви к своему сеньору. Из любви к абсолютному хозяину самой известной планеты в Конфедерации Нафлина и из любви к нему этого столетнего мужчины с чрезвычайно тонкими чертами лица, прозрачно-голубыми глазами и роскошными толстыми прядями сине-серебристых волос, покоящихся на муаровой ткани его головного убора. Из любви к человеку, бывшему живым воплощением знатности, грации и вкуса, главных добродетелей этикета и сиракузских традиций.