Воители со сновидениями
Шрифт:
– Ни единого приятного сообщения, чтобы начать день.
– Послушайте, док, – сказал Макс. – Я придумал новую теорию обо всех этих самоубийствах.
– Только не скрывай её от нас, – шутливо проговорил Гольдман. – Нам нужна вся помощь, какую мы только можем получить.
– Беспорядочные хромосомы, дружище, – ответил Макс. – Подумайте-ка об этом. Ведь все эти родители баловались ЛСД в шестидесятых.
– Это противоречит теории доктора Симмс, – улыбнулся Гольдман. – Она считает, что причина лишь в сексе, наркотиках и рок-н-ролле.
Макс
– Доброе утро, Дженнифер, – поздоровался Гольдман.
– Доброе утро, доктор Гольдман.
– Как твоя рука?
Дженнифер протянула ему кисть руки со следами ожогов от сигарет.
– Вот этот от ментоловых, этот от обычных, а этот от самых легких, – указала она на три разных рубца.
– Они хорошо заживают, – констатировал Гольдман.
– Я веду себя хорошо. Когда я получу разрешение на сигареты?
– Лучше дыши полной грудью, – отшутился Гольдман.
Дженнифер пожала плечами и отошла в сторону.
Навстречу шла другая девочка-подросток. С темными кругами под глазами, она выглядела изможденной.
– Привет, Тарин, – сказал Гольдман. – Ты выглядишь нездорово, детка. Спишь ли ты вообще?
Тарин не обратила на него никакого внимания и прошла мимо.
– Не думаю, – пробормотал Гольдман, делая пометку в своих бумагах.
Он остановился у изолятора и посмотрел в маленький глазок, забранный сеткой. Кинкайд, огромный и сильный на вид семнадцатилетний парень с остриженной головой, сидел в углу белой комнаты, обитой чем-то мягким, уставившись в никуда. Гольдман сделал ещё одну пометку.
Неожиданно рядом с ним появилась главный врач больницы Элизабет Симмс.
– Как он себя чувствует? – спросила она.
– Остывает, – ответил Гольдман.
– Если такие срывы будут у него и дальше, мне придется держать его в изоляторе постоянно.
– Не беспокойтесь, до этого дело не дойдет. В этот момент Кинкайд тихонько запел:
«Мне больше не снятся сны,
У меня нет больше снов,
Всю ночь напролет я пою свою песню,
Потому что мне больше не снятся сны».
Гольдман и Симмс посмотрели друг на друга и пошли дальше.
– Я прочитал информацию о новом штатном сотруднике, – сказал Гольдман.
– И что вы об этом думаете?
– Откровенно говоря, не понимаю, почему нужно носиться с какой-то выпускницей школы как с опытным профессионалом, – бросил в ответ Гольдман.
– Она проводит исследование по наиболее типичным ночным кошмарам, – сообщила Симмс.
– Элизабет, нам не нужна помощь со стороны. Я знаю этих ребят и не хочу, чтобы какая-нибудь горячая голова экспериментировала с ними ради публикации.
Гольдмана прервало сообщение по местной системе радиовещания:
«Доктор Гольдман, немедленно в приемный покой!»
Гольдман и Симмс бросились бежать через зал в приемный покой. Там буйствовала Кристен, отбиваясь от медицинских
– Давайте без этого! – кричала она. – Она лишь хочет привлечь к себе внимание, вот и все! В её маленькую игру я больше не играю!
Совершенно ошалевшая медсестра обернулась к Гольдману.
– Попытка самоубийства, – сказала она. – Ее только что привезли из центральной больницы графства.
– Как её зовут? – спросил Гольдман.
– Кристен Паркер. Она вела себя прекрасно до того, как мы попытались ввести ей успокаивающее средство.
Кристен с искаженным ужасом лицом пиналась, кусалась я царапала санитаров, пытавшихся схватить её.
– Кристен, – закричал Гольдман, – мы хотим помочь тебе!
Неожиданно в приемный покой вошел Макс. Он отстранил санитаров, легко скрутил Кристен, заведя ей руки за спину. Она попыталась сопротивляться, но Макс был слишком силен для нее. Кристен обмякла.
– Успокойся, сестренка, – произнес сострадательно Макс. – Хватит этой ерунды.
Гольдман взял у сестры шприц и медленно подошел к Кристен:
– Кристен, я – доктор Гольдман. Я не причиню тебе боли. Я лишь хочу ввести тебе кое-что, чтобы помочь заснуть.
В то же мгновение Кристен пнула Гольдмана в живот. Макс потерял равновесие и повалился на свою тележку. Медицинские инструменты рассыпались по полу.
Кристен схватила хирургические ножницы.
– Назад! – закричала она и забилась в угол, готовая пронзить любого, кто к ней приблизится. Обстановка в приемном покое накалилась.
– Кристен, – сказал Гольдман, – положи ножницы. Никто не сделает тебе ничего плохого!
Держа перед собой ножницы, Кристен стала покачиваться взад и вперед, напевая:
«Пять, шесть, возьми распятие,
Семь, восемь, не спи-ка лучше допоздна,
Девять, десять, никогда… никогда.»
Кристев заколебалась, так как не могла вспомнить продолжение.
И тут из зала раздался голос:
«… никогда не засыпай снова!»
В приемном покое воцарилось напряженное молчание. Глаза всех обратились к Нэнси Томпсон, стоявшей в дверях. Сейчас это была молодая красивая женщина. Однако белая прядь в её волосах все ещё напоминала о ночном кошмаре на улице Вязов много лет тому назад.
– Кто научил тебя этой песенке? – спросила она.
Глаза Кристен были прикованы к Томпсон.
Нэнси подошла к девочке, взяла из её рук ножниц, и Кристен упала в её объятия, захлебываясь от рыданий.
В тот же день Гольдман и Томпсон обедали в пустынном кафетерии.
– Расскажите мне о детях, – попросила Томпсон.
– Вы увидите их всех завтра, – сказал Гольдман. – В каком-то смысле это… уцелевшие. У всех ужасно нарушен сон. Бессонница, нарколепсия, недержание мочи.
– Но ночные кошмары – общее для всех?