Вокруг себя был никто
Шрифт:
– Вы знаете, я не смогла припарковаться у гостиницы и шла два квартала пешком, промочила ноги. Можно снять сапоги?
– Пожалуйста, пожалуйста.
Это наивность или прием? Если прием, то уж больно лобовой. Я ведь, все-таки, не Филька. Хотя для Фильки приемы не нужны, стоит только закрыть за собой дверь, и он готов. Однако посмотрим. Забавное получается начало разговора.
Лора начинает стягивать сапоги. Я демонстративно отворачиваюсь к окну. Холодные пальцы дождя барабанят по карнизу. Погода – хорошо бы собаку купить.
– Может чаю – согреться?
–
Действительно, чулки телесного цвета потемнели в тех местах, где пальцы соприкасаются с носком туфель. Ступни у нее маленькие, непропорционально маленькие для ее роста, стройные лодыжки, аккуратный подъем. Дальше уже юбка. В общем, черт побери, эффектная сцена: профессор психометрии в командировке.
Я приподнимаю второе кресло и устанавливаю его напротив Лоры. Напротив, но с таким расчетом, чтоб нельзя было дотянуться. У женщин, во время разговора, иногда бывают непроизвольные прикосновения и прочая атрибутика эффектных жестов. Подальше, подальше.
Лора нервно потирает руки.
– Если позволите, я начну с самого начала. Очень вас прошу, перебивайте меня, важно любое ваше замечание. Есть так много вопросов, на которые надо найти ответы, я не буду их задавать, но если по ходу рассказа вы увидите, то, пожалуйста… хорошо, да? Вы скажите мне, я вас очень прошу…
Ого, это почти истерика.
– Сразу после окончания средней школы я уехала учиться в Цфат. Нас было несколько подружек, обычная девчачья компания. Подружки все остались в Израиле, большинство замужем за психометристами, обычный маршрут для девочек из Цфатской психометрической.
– Не только из Цфатской. Иерусалимская и реховотская построены по тому же принципу.
– Да, я это быстро поняла, и мне стало скучно. Девчонки без конца обсуждали, какого мальчика они бы хотели заполучить, строили планы, где поселиться, как устроить квартиру, а мне хотелось чего-то иного. Не конкретных вещей, нет, а просто иного. Если бы я тогда смогла определить, чего же мне хочется, я бы, скорее всего, бросила школу и занялась бы интересующим меня делом. Проблема состояла в том, что дела никакого не было, а просто томление и тоска.
Через два года учебы нас стали потихоньку готовить к супружеской жизни, и мне стало еще тоскливее и противней. Неужели все упражнения и высокие идеи сводятся к тому, с каким умонастроением готовить мужу чай по утрам? Истории про Мастеров и учеников касались только мужчин, а мы должны были смиренно молить Космос, дабы он послал таких же в нашу постель. Я же чувствовала в себе силы и готовность к гораздо большему, чем участь многодетной мамаши, почтительно заглядывающей в рот мужу, когда он возвращается с упражнений или уроков.
И тут приехал Паша. Моя мама передала с оказией маленькую посылку: бутылочку молока и горшочек с маслом, прямо волку и вручила. Паша арендовал машину и во время прогулки по Галилее закатил в Цфат. Мы встретились на променаде, вечером, когда с гор начинает дуть прохладный ветер, а блики желтых фонарей играют на отполированных плитах мостовой.
– Да вы поэт, Лора. Пишете?
– Пишу, –
– А разве бывает счастливая любовь?
Лора усмехнулась:
– Бывает, нас учили. Это когда детей под ногами больше, чем картофелин в супе, а муж все не возвращается, потому, что его выбрал Мастер, и он укатил на край света за просветлением. Зато потом он приходит, окруженный толпой учеников и, указывая на толстую седую тетю в морщинах от одиноких бессонных ночей, гордо провозглашает:
– Всем, чего я достиг, я обязан моей жене.
Ученики плачут, а вместе с ними плачут соседи, корреспонденты радио и телевидения, начинающие психометристы, девочки из цфатской, иерусалимской и реховотской школ. Плачут все, кроме тети, потому как слезы у нее давно кончились.
– У вас очень резкий ум, Лора. С таким умом и женским телом трудно пробиваться.
– Бьется рыба об лед, когда ее вытаскивает ловкий рыбак. Побьется, побьется и затихнет. Я тоже перестала.
Паша мне понравился. Он был такой милый, улыбчивый, добродушный и весь какой-то свой. Я думала просто взять посылку и уйти, но он попросил показать ему Цфат, и мы пустились гулять по улочкам. Около часа все шло обыкновенно, Паша шутил, выискивал общих знакомых, немножко дурачился. И вдруг я совершенно четко ощутила, что выйду за него замуж. Просто так, без всякого предварительного размышления. От этой мысли ноги мои остановились, Паша тоже замер, прямо напротив меня. Посреди улицы было сделано небольшое углубление, вроде канавки, вымощенной желтым камнем. В дождливые дни вода бежит по канавке и журчит, словно настоящий ручей. Я стояла по одну ее сторону, а Паша по другую.
– Знаешь, – вдруг сказал он, – если ты сейчас перейдешь на мою сторону, мы завтра поженимся.
Не знаю, какая сила подхватила меня, но через секунду я уже стояла возле него. Он взял меня за руку и сказал:
– А ведь мама тебя предупреждала, не заговаривать с волками.
Мы расхохотались и, не расцепляя рук, зачем-то побежали вниз по улице.
За несколько дней до встречи с Пашей у меня с девчонками произошла небольшая размолвка. Даже не размолвка, а просто спор, но очень горячий. К тому времени некоторых из нашей компании уже начали знакомить с мальчиками. Воспитательницы школы встречались с Ведущими мужской, говорили с родителями, а потом предлагали знакомиться.
Одна девочка сходила на такую встречу. Предложение ей сразу не понравилось, но по правилам нужно встретиться минимум три раза, прежде чем сказать «нет». На второй она откровенно сказала парню, что он ей не интересен, а на вопрос, как она себе представляет своего избранника, довольно точно описала свою мечту.
– О! – сказал парень. – Ты говоришь о моем двоюродном брате.
На третью встречу вместо рекомендованного претендента явился его родственник. Всего в нем хватало, кроме одного – к психометрии родственник не имел ни малейшего отношения. Но девочку это не остановило, она продолжала с ним встречаться, пока не объявила о дате свадьбы.