Вокруг света на «Коршуне»

Станюкович Константин Михайлович

Андрей Николаевич так растерялся, когда адмирал обратился лично к нему с благодарностью, его лицо имело такое страдальческое выражение, и пальцы, приложенные к треуголке, так тряслись, что адмирал, видимо не желая продолжать агонии подчиненного, поспешил отойти.

Когда катер с адмиралом отвалил от борта, все весело и радостно бросились в кают-компанию. Сияющий и радостный, что «Коршун» не осрамился и что адмирал нашел его в полном порядке, Андрей Николаевич угощал всех шампанским, боцманам и унтер-офицерам дал денег, а матросам до пяти чарок водки и всех благодарил, что работали молодцами.

* * *

Экзамены

прошли благополучно. Даже сам адмирал, присутствовавший на экзаменах из астрономии, навигации и морской практики, слушая ответы Ашанина, одобрительно качнул головой. Наконец последний экзамен сдан, и Володе объявили, что у него баллы хорошие и что они вместе с представлением о производстве будут немедленно посланы в Петербург в Морской корпус.

Теперь Володе оставалось только ждать приказа, и тогда он будет стоять офицерскую вахту, то есть исполнять обязанности вахтенного начальника под ответственностью капитана, как исполняли уже другие гардемарины. Тогда он и получит сразу целую кучу денег — во-первых, жалованье со времени производства его товарищей и, кроме того, экипировочные деньги. А деньги будут весьма кстати, так как золото, подаренное дядей-адмиралом, уже было совсем на исходе.

Зато теперь и тратить денег было некуда на этой скучной стоянке в Печелийском заливе. На берег некуда было и съезжать. Целые дни проходили в разных учениях, делаемых по сигналам адмирала.

Так прошло полтора месяца — всем опротивело это печелийское сидение, как вдруг однажды адмирал потребовал капитана к себе, и вернувшийся капитан поздравил всех с радостной вестью о том, что корвет на следующее утро идет в С.-Франциско. Нужно ли прибавлять, как обрадованы были моряки этой приятной новостью. Вместе с нею капитан сообщил и другую: адмирал по болезни скоро уезжает в Россию. Кого назначат на смену, никому, конечно, не было известно; но и капитан и многие офицеры почему-то думали, что, вероятно, будет назначен лихой адмирал Корнев, известный в те времена во флоте под разными кличками и между прочим под кличкой «беспокойного адмирала».

— Действительно беспокойный, господа, — заметил Андрей Николаевич. — Я с ним плавал, когда он первый раз ходил начальником отряда. У-у… бедовый! — прибавил старший офицер и почему-то вздохнул.

— Он всех в христианскую веру приведет, — вставил и старый штурман, смеясь.

— А что, разве свирепый? — спрашивал мичман Лопатин.

— А вот увидите, если он к нам явится… Он тут всех перетормошит… Кипучая натура. Недаром все его боятся, особенно с первого раза, пока не узнают хорошо. В лоск, батенька, разносит! — прибавил Степан Ильич.

— Ну, это мы еще посмотрим! — вызывающе заметил мичман Лопатин.

— То-то посмотрите! — засмеялся старый штурман.

Глава тринадцатая.

Сан-Франциско

I

Красные обрывистые берега уже открылись, и Володя жадно, с лихорадочным любопытством всматривался в берега этой почти сказочной страны, заселившейся с необыкновенной скоростью. Он еще недавно много слышал о ней от одного из первых золотоискателей, шведа, капитана небольшого купеческого брига, который стоял рядом с «Коршуном» в Печелийском заливе.

В 1848 году, когда по всему миру пронеслась весть об открытии золота в Калифорнии, этот швед был штурманом на купеческом судне. Он соблазнился желанием быстро разбогатеть и, охваченный золотой горячкой, бежал со своего корабля и добрался до только что возникавшего С.-Франциско, тогда еще беспорядочного поселка, или, вернее, лагеря, куда со всех стран стекались разные авантюристы, жаждавшие быстрой наживы, разный сброд, надеявшийся на свои мускулистые руки.

Рассказы шведа дышали чем-то фантастичным и вместе с тем страшным и жестоким о первых

временах поисков золота в Калифорнии, где в одну неделю, в один день, люди, случалось, делались богатыми. Но швед, как и масса других золотоискателей, горько разочаровался. Он не разбогател, хотя и находил золото, он отдавал его за провизию, за обувь и платье, за инструменты, за вино. Наживались главным образом поставщики и торгаши, нахлынувшие вслед за пионерами, а не самые пионеры.

И что за страшное общество это было! Каких только лиц не попадалось среди золотоискателей, начиная с разорившегося аристократа и кончая беглым каторжником!.. Поневоле это разношерстное общество выработало суровые законы в своем беспорядочно раскинутом громадном лагере, около которого происходили раскопки. Довольно было без позволения войти в чужую палатку, чтобы хозяин ее имел право уложить на месте вошедшего выстрелом из револьвера. Малейшая кража наказывалась виселицей. Никто не расставался ни на один миг с револьвером. По рассказам шведа, только такими суровыми законами, выработанными на месте золотоискателями, и мог сохраняться до известной степени порядок, и не было частых преступлений. Но зато жизнь была самая отчаянная. После дня работы золотоискатели проводили ночи в кабаках и за игрой спускали все золото, собранное за день. И пока эта беспорядочная жизнь приняла другой, более нормальный характер, масса пришлецов ушла из Калифорнии, и в числе их было немного, увозивших деньги. Некоторые лишь сберегли кое-что на переезд в Европу, а большинство поступало матросами на суда. В числе таких был и швед, рассказывавший Володе свою одиссею.

«Коршун» подходил все ближе и ближе к калифорнийскому берегу, попыхивая дымком из своей трубы. Океан почти заштилел, и корвет легко рассекал синеватую воду, делая по десяти узлов в час.

День стоял превосходный — нежаркий, солнечный, мягкий сентябрьский день. У входа в залив хорошо была видна белая башня маяка. Все чаще и чаще «Коршун» обгонял заштилевшие парусные суда и встречал их, буксируемых из залива маленькими сильными пароходиками.

Все — и офицеры, и матросы, и даже отец Спиридоний, редко покидавший каюту, — были наверху и жадно всматривались в глубину залива, чтобы поскорей увидать «жемчужину Тихого океана», как не без основания называют калифорнийцы Сан-Франциско, или «Фриски», по их фамильярно-ласковому сокращению, пока старший штурман не объяснил, что напрасно «пялят» глаза — все равно города не увидать: он в глубине бухты, скрытый горами.

Офицерам после долгой и скучной стоянки в Печелийском заливе и после длинного, только что совершенного перехода, во время которого опять пришлось несколько дней посидеть на консервах, хотелось поскорее побывать в интересном городе, о котором много рассказывали в кают-компании и Андрей Николаевич и Степан Ильич, бывшие в нем во время прежних плаваний, познакомиться с новой страной, оригинальной, совсем не похожей на Европу, с американскими нравами, побывать в театре, послушать музыку, узнать, наконец, что делается на свете, получить весточки из России.

Уже давно Володя не получал писем от своих — последнее было получено в Гонконге, и это его беспокоило. Здоровы ли все близкие?

Матросам тоже очень хочется «берега». Положим, их требования от него скромнее, их развлечения грубее: помотаться по городу и провести время в каком-нибудь кабачке за стаканом водки, но и это отвлечение от однообразной судовой жизни громадное удовольствие, не говоря уже о том, что даже и беглое мимолетное знакомство с чужой стороной, с другими порядками и нравами, конечно, интересует матросов и невольно производит впечатление, действуя развивающим образом. Вот отчего матрос, побывавший в кругосветном плавании, совсем не похож на товарища, плававшего только в наших морях: он кое-что видел, кое-что понял и далеко уже не столь невежествен, как был прежде.