Вокруг света на 'Коршуне'

Станюкович Константин Михайлович

– Однако!
– воскликнул жизнерадостный мичман Лопатин, воспользовавшись перерывом чтения.

Ашанин вопросительно взглянул на своего слушателя.

– Вы вместо коротенького служебного отчета целую статью наваляли!

Это "наваляли" резануло ухо автора.

– А разве уж так много?

– Многовато, голубчик. И как только вам не надоело исписать столько бумаги... Эка тетрадища какая! Я, признаться, так едва осиливаю длинное письмо.

– Но, во всяком случае, скажите откровенно, как вам показались отрывки: интересны или нет?

Ашанин еще

во время чтения скорее чувствовал, чем видел, что слушателю совсем неинтересна его статья, но все-таки почему-то спросил.

– Если правду говорить, то не очень... Сухая материя. Ту-Дуки какие-то, Куан-Дины, сборы податей, - одним словом... скучновато... И откуда только вы набрали столько сведений?.. И на кой они черт в отчете?.. Но написано живо, очень живо, со слогом... на двенадцать баллов!
– поспешил прибавить Лопатин, заметивший, как внезапно омрачилось лицо юного автора.

– Но ведь необходимо же было объяснить историю страны, которой завладели французы...

– Я, впрочем, не судья... Может быть, и надо... Черт его знает! Но только, знаете ли, что я вам скажу, Владимир Николаевич...

– Что?

– Как бы глазастый дьявол, адмирал, не посадил вас на салинг за вашу литературу.

– На салинг? За что же на салинг, позвольте вас спросить?.. Велел написать отчет, и на салинг! Это довольно странно!
– промолвил окончательно павший духом Ашанин.

– А за все ваши разные идеи.

– Какие идеи?

– Да эти насчет войн, и все такое...

– Вы с ним не согласны?

– Не вполне... Вы уже очень того... замечтались... Да я-то что! Согласен или не согласен, вам наплевать! А вот беспокойный адмирал...

– Что же беспокойный адмирал?

– Взъерепенится... Уж вы лучше всю эту "антимонию" исключите!.. А то адмирал разнесет вас вдребезги... небо с овчинку покажется.

Это неожиданное предложение исключить те места, в которых вылилась душа автора и которые, казалось ему, были самыми лучшими и значительными во всем труде, показалось Ашанину невозможным, возмутительным посягательством, и он энергично восстал против предложения Лопатина. Уж если на то пошло, он непрочь исключить многое, но только ни одной строчки из того, что Василий Васильевич назвал "антимонией".

– Ни единой! Понимаете ли, ни единой!
– вызывающе воскликнул Ашанин. И, наконец, ведь он не обязан писать то именно, что нравится адмиралу. Обязан он или нет?

– Ну, положим, не обязаны...

– Так пусть сажает на салинг, если он, в самом деле, такой башибузук, каким вы его представляете. Пусть!
– порывисто говорил Ашанин, охотно готовый не только высидеть на салинге, но даже претерпеть и более серьезное наказание за свое сочувствие к анамитам.
– Но только вы ошибаетесь... адмирал не пошлет на салинг...

– Очень буду рад за вас... Ну-ка, валяйте еще, а то скоро обедать!
– с печальной миной сказал Лопатин.

Но Ашанин уже больше не "валял" и, закрыв тетрадь, спрятал ее в шифоньерку, проговорив:

– И дальше не особенно интересно...

Видимо обрадованный исчезновением тетради, Лопатин предложил Володе

после обеда съехать на берег и покататься верхом и поспешил удрать из каюты.

Мнение мичмана несколько смутило молодого человека, и он несколько минут сидел в раздумье над своей тетрадью. Наконец, видимо принявший какое-то решение, он взял рукопись и пошел к капитану.

– Имею честь представить отчет, составленный по приказанию адмирала, для представления его превосходительству!
– взволнованно проговорил Ашанин, кладя на стол свою объемистую тетрадь.

– Ого... труд весьма почтенный, судя по объему!
– мягко и ласково проговорил Василий Федорович, взявши рукопись.
– Вы хотите, чтобы я послал адмиралу?.. Не лучше ли вам самому представить при свидании. Я думаю, мы скоро увидим адмирала или, по крайней мере, узнаем, где он... Завтра придет почтовый пароход из Го-Конга и, вероятно, привезет известия... Лучше сами передайте адмиралу свою работу. Он, наверное, заставит вас ему и прочесть.

– Слушаю-с, Василий Федорович.

С этими словами Ашанин хотел взять со стола положенную капитаном рукопись.

– А разве вы не позволите и мне познакомиться с вашей работой? любезно остановил его капитан.

Ашанин не желал ничего лучшего. Весь вспыхивая не то от удовольствия, не то от смущения, что его статья будет прочтена таким человеком, как капитан, Ашанин взволнованно проговорил:

– Я очень рад... Боюсь только, что мой отчет неинтересен...

– Об этом предоставьте судить другим, Ашанин!
– промолвил, улыбаясь, капитан.

Когда вскоре после обеда Ашанин, заглянув в открытый люк капитанской каюты, увидел, что капитан внимательно читает рукопись, беспокойству и волнению его не было пределов. Что-то он скажет? Неужели найдет, как и Лопатин, статью неинтересной? Неужели и он не одобрит его идей о войне?

Капитан читал несколько часов подряд. Ашанин это видел - недаром ему не сиделось в каюте, и он то и дело выбегал наверх и заглядывал в люк.

"Читает... Значит, не так уже скучно, как говорил Лопатин!" - радостно заключал Ашанин и снова спускался вниз, чтобы минут через десять снова подняться наверх. Нечего и прибавлять, что он отказался ехать на берег кататься верхом, ожидая нетерпеливо приговора человека, которого он особенно уважал и ценил.

С полуночи он стал на вахту и был несколько смущен оттого, что до сих пор капитан не звал его к себе. "Верно, нашел мою работу скверной и из деликатности ничего не хочет сказать. А может быть, и не дочитал до конца... Надоело!" - раздумывал юный самолюбивый автор, шагая по мостику.

Но вот в темноте мелькнула фигура капитана. Он поднялся на мостик и, приблизившись к Ашанину, проговорил:

– Я только что окончил вашу статью о Кохинхине, Ашанин, и прочел ее с интересом. У вас есть способность излагать свои мысли ясно, живо и местами не без огонька... Видно, что вы пробыли в Кохинхине недаром... Адмирал угадал в вас человека, способного наблюдать и добросовестно исполнить возложенное поручение. В последнем, впрочем, я и не сомневался!
– прибавил капитан.