Вокруг света за восемьдесят дней

Верн Жюль Габриэль

– Да, сударыня, – ответил мистер Фогг, – но обстоятельства обернулись против меня. Всё же я прошу вас позволить мне предоставить в ваше распоряжение то немногое, что у меня осталось.

– Но, мистер Фогг, что же будет с вами? – спросила миссис Ауда.

– Мне, сударыня, – ответил холодно джентльмен, – ничего не надо.

– Но как вы представляете себе ваше будущее?

– Так, как должно, – ответил мистер Фогг.

– Во всяком случае, – продолжала миссис Ауда, – такой человек, как вы, не может впасть в нужду. Ваши друзья…

– У

меня нет друзей, сударыня.

– Ваши родные…

– У меня нет родных.

– Если так, я вас очень жалею, мистер Фогг, ибо одиночество – очень печальная вещь! Как! Неужели нет никого, с кем бы вы могли поделиться своим горем! Говорят, однако, что вдвоём и бедность не так страшна!

– Да, сударыня, говорят.

– Мистер Фогг, – сказала молодая женщина, поднимаясь и протягивая ему руку, – хотите приобрести сразу и родственницу и друга? Хотите, чтобы я стала вашей женой?

При этих словах мистер Фогг в свою очередь встал с места. Какой-то непривычный свет блеснул в его глазах, губы его как будто слегка дрогнули. Миссис Ауда пристально смотрела на него. Искренность, прямота, твёрдость и нежность благородной женщины, которая решается на всё, чтобы спасти того, кому она всем обязана, сначала удивили, затем глубоко тронули его. На мгновение он закрыл глаза, словно избегая её взгляда и боясь, что он проникнет дальше, чем следует… Потом он вновь открыл их.

– Я люблю вас! – просто сказал он. – Клянусь вам всем святым на свете: я люблю вас и я весь ваш.

– Ах! – воскликнула миссис Ауда, прижимая руку к сердцу.

Мистер Фогг позвонил Паспарту. Тот тотчас явился. Филеас Фогг продолжал держать в своей руке руку миссис Ауды. Паспарту понял всё, и его широкое лицо засияло, как тропическое солнце в зените.

Мистер Фогг спросил его, не поздно ли ещё уведомить преподобного Сэмюэля Уильсона из прихода Мэри-ле-Бон.

Паспарту улыбнулся счастливой улыбкой.

– Никогда не поздно, – сказал он.

Было пять минут девятого.

– Значит, завтра, в понедельник! – прибавил Паспарту.

– Завтра в понедельник? – спросил мистер Фогг, глядя на молодую женщину.

– Завтра, в понедельник! – ответила миссис Ауда.

Паспарту выбежал из комнаты.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ,

в которой Филеас Фогг вновь становится ценностью на бирже

Теперь настало время сказать, какой переворот произошёл в общественном мнении Соединённого королевства, когда разнеслась весть об аресте настоящего вора, некоего Джемса Стрэнда, который был задержан в Эдинбурге 17 декабря.

За три дня до этого Филеас Фогг считался преступником, которого настойчиво преследует полиция, теперь же это был честнейший джентльмен, совершающий с математической точностью своё эксцентрическое путешествие вокруг света.

Какой шум и гам поднялся в газетах! Все

пари, которые держались за или против мистера Фогга и были уже забыты, вновь воскресли, как по волшебству. Все прежние сделки снова стали действительными. Новые заключались с удвоенной энергией. Имя Филеаса Фогга опять стало котироваться на бирже.

Пять коллег нашего джентльмена по Реформ-клубу провели эти последние три дня в некотором беспокойстве. Этот Филеас Фогг, о котором они и думать позабыли, вновь появился на свет! Где он теперь?! 17 декабря – в день, когда был арестован Джемс Стрэнд, – минуло семьдесят шесть дней со времени отъезда Филеаса Фогга из Лондона, а от него не было никаких известий! Потерпел ли он неудачу? Отказался ли от борьбы, или всё ещё движется по избранному им маршруту? Появится ли он в субботу, 21 декабря, ровно в восемь часов сорок пять минут вечера, как воплощение точности, на пороге салона Реформ-клуба?

Невозможно описать то волнение, в котором находилось эти три дня английское общество. В Америку, в Азию полетели депеши с запросами о Филеасе Фогге! Утром и вечером ходили смотреть дом на Сэвиль-роу… Ничего. Сама полиция не знала, что случилось с сыщиком Фиксом, который так неудачно бросился по ложному следу. Всё это не мешало людям вновь заключать всё более и более крупные пари, спорить на всё более крупные суммы. Филеас Фогг, как скаковая лошадь, делал последний поворот. Против него ставили уже не по сто, а по двадцати, по десяти, по пяти против одного, а старый паралитик лорд Олбермейль держал за него пари на равных условиях.

Итак, в субботу вечером на Пэл-Мэл и на прилегающих улицах толпилось много народу. Целая толпа маклеров всё время стояла около здания Реформ-клуба. Движение было затруднено. Всюду спорили, кричали, объявляли курс «Филеаса Фогга», точно так же как объявляют курс английских ценностей на бирже. Полисмены с трудом сдерживали толпу, и, по мере того как обусловленный час возвращения Филеаса Фогга приближался, общее волнение принимало необычайные размеры.

В этот вечер все пятеро партнёров нашего джентльмена собрались задолго до девяти часов вечера в большом салоне Реформ-клуба. Оба банкира – Джон Сэлливан и Сэмюэль Фаллентин, инженер Эндрю Стюарт, Готье Ральф, один из администраторов Английского банка, и пивовар Томас Флэнаган – все ждали с явным беспокойством.

В то мгновение, когда стенные часы показывали двадцать пять минут девятого, Эндрю Стюарт поднялся и сказал:

– Господа, через двадцать минут истечёт срок, назначенный нами и мистером Фоггом.

– В котором часу пришёл последний поезд из Ливерпуля? – спросил Томас Флэнаган.

– В семь часов двадцать три минуты, – отвечал Готье Ральф, – а следующий приходит только в десять минут первого ночи.

– Итак, господа, – продолжал Эндрю Стюарт, – если бы Филеас Фогг приехал этим поездом, то он был бы уже здесь. Мы можем считать пари выигранным.