Вокруг трона Ивана Грозного
Шрифт:
Царь, уже получивший прозвище Грозный, не отвергая советов Адашева, продолжал лить кровь и скоморошничать на троне. Только падение в Кремле Большого колокола и страшный пожар в Москве отрезвили юного самодержца. Он, кажется, всерьёз задумался о советах постельничего, тем более что дополнительным толчком этому послужил уже упомянутый отчаянный поступок иерея Сильвестра и последовавшая за этим затянувшаяся беседа с Адашевым.
— Хватит постельничать да советы мне давать, — заявил Алексею Иван Грозный. — Пора, засучивши рукава, пособлять мне проводить в жизнь твои разумные советы. Я уже поручил Сильвестру готовить церковный Собор,
— Да, государь. Со всем старанием примусь за столь важное дело. Не почтёшь за ошибку, доверив мне благое.
Успешно справился Адашев с первым заданием: через малое время в Москву были присланы из всех городов люди, избранные от всякого чина и состояния. Они собрались на Красной площади в день воскресный после обедни. Иван Васильевич вышел к ним из Кремля, сопровождаемый духовенством, боярами и дружиной воинской. Отслужили молебен. Иван Грозный с первым словом — к митрополиту:
— Святой владыко! Знаю усердие твоё ко благу и любви к отечеству, будь же мне поборником в моих благих намерениях.
Митрополит троекратно осенил венценосца нагрудным своим крестом и напевно так:
— Благословляю тя именем Господа Бога нашего.
Замерла Красная площадь, о каких таких благих делах скажет государь, уже давно вызывавший ужас у честных граждан, особенно сановитых? Его правление в последние годы — расправа, расправа, расправа. Как с виновными в крамоле, так и без вины виноватыми.
И вот, неожиданное для всех: Иван Грозный начал прилюдно исповедоваться, но обращаясь не к митрополиту, а к боярам и князьям.
— Рано Господь Бог лишил меня отца и матери, а вельможи не радели о мне: хотели быть самовластными. Моим именем похищали чины и чести, богатели неправедно, теснили народ. И никто не поднимал голоса протеста. Один мой слышен был — глас вопиющего в пустыне. И ещё — лились мои слёзы. Замкнувшись в себе, я казался слепым и глухим. Не внимал стенаниям бедных, и не было обличения зла в устах моих, — длань царя словно повисла над думными боярами, князьями и думными дворянами. — Вы делали что хотели, злые крамольники, судьи неправедные! Какой ответ дадите нам ныне?! Сколько слёз, сколько крови от вас пролилось?! Я чист от сей крови! А вы ждите суда Божьего!
Вот теперь всё вроде бы встаёт на свои места: сейчас царь Грозный крикнет именем Божьим палачей, и пойдёт потеха. Перед ликом не только москвичей, а и всей России, которая своими выборными как бы благословит очередное кровопролитие.
Ничего подобного. Иван Грозный поклонился низко во все стороны и заговорил иным тоном, полным покаяния:
— Люди божьи и нам Богом дарованные, молю вашу веру к нему и любовь ко мне: будьте великодушны. Нельзя исправить минувшего зла, могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте чего уже нет и не будет! Оставьте ненависть, вражду — соединимся все любовью христианскою. Отныне я судья ваш и заступник.
А дальше ещё радостней, ещё вдохновляюще: прощение всем виновным в неладности державной, призыв радеть за отчизну всем, от мала до велика.
И первый богоугодный шаг к исполнению обещанного:
— Отныне я стану принимать челобитные от каждого обиженного. За разбор их и доклады мне лично ответственным
Возликовала площадь: благодетельный царь — чего лучшего можно желать? Иван же Грозный, ещё раз поклонившись избранным из сословий, торжественно удалился в Кремль. А новоиспечённому окольничему повелел:
— Завтра на утреннюю молитву — в мою домовую церковь.
— Благодарствую, государь!
Разговор, после молитв перед образами, короткий:
— Через полгода — церковный Собор. В подготовку его не вмешивайся — он поручен Сильвестру. Подсказать ему — подскажи, если найдёшь нужным и если он попросит твоего совета. Для тебя главное: указы и законы по преобразованию, тобою предложенному. Они должны быть готовы до Собора. Я намерен получить его благословение.
— Не ахти как велик срок, управиться всё же можно.
— Не можно, а нужно. Кровь из носу.
— Управлюсь. Дозволь, государь, сегодня же от твоего имени определить урок всем Приказам, собрав главных дьяков?
— Собирай. За тобой слово твоё, я тоже послушаю. А если кто закапризничает, приструню.
Никто даже не подумал сказать Адашеву противное при государе. Впрочем, все дьяки поняли, что предлагаемое выскочкой, возвысившимся по случаю, не в ущерб, а во благо России. Да и им самим тоже. Их права не ущемляются, напротив — растут. Особенно это касается Поместного и Разрядного приказов. А что ещё нужно чиновникам? Не заволокитят решение вопроса, если оно им самим даёт выгоду.
Ко всему прочему, ещё и Иван Грозный предупреждает:
— С великой разумностью исполняйте урок. И без волокиты. Кто не управится к сроку, не обессудьте — придётся уступить место более разумным и оборотистым.
Как тут не засучишь рукава?
Особенно, конечно, доставалось самому Адашеву. Он крутился как белка в колесе, но вскоре оценил сполна народную мудрость: дурная голова ногам покоя не даёт. Он намеревался поднести государю проекты всех указов и законов вместе, а это дело очень трудно исполнимое. С избытком рутинной работы для постельничего, пусть он и семи пядей во лбу. Слава Богу, дьяк Поместного приказа ему подсказал:
— Не хватайся за всё сразу. Ты прикинь, с каким делом спорей можно управиться, а на какое времени больше потребно. Вот меня, к примеру, стегай не стегай, я из шкуры никак не вылезу прежде времени. Мне от всех царёвых наместников нужно получить точные сведения о земле вольной и о той, какую можно изъять в пользу казны, тогда только появится возможность обмозговать, сколько и где дворян сажать.
Поругав себя за неумелость, Адашев начал приглядываться и прислушиваться, а долго ли до разумности, если по уму подойти. Смышлёные подьячие, кому было поручено готовить Судебник, уже, можно сказать, заканчивали его основу. Они, сравнив древнюю Русскую Правду с Русской Правдой Ярослава Мудрого, а затем с Судебником Ивана Третьего, нашли в них полное сходство в нормах ответственности за свершённые нарушения правил общежития и за преступления. Менялись в какой-то мере только формы судопроизводства и его цели. Судебник 1497 года был подчинён идее централизации власти, в то же время отдавал дань славянорусским традициям, шёл на уступки общинам городов и посёлков; им предоставлялось право участвовать в суде через своих выборных представителей: старост, сотских, добрых людей, то есть присяжных.