Вокзал потерянных снов
Шрифт:
Дэвид шел, нигде не задерживаясь. Не глазел на окружавших женщин, не реагировал на их призывы.
Свернул за угол – здесь стояли рядком дома пониже и поскромнее. Глянешь в любое окно – и сразу ясно, что за шлюхи там живут. Плети. Наручники. Люлька, в ней заходится криками девочка месяцев семи-восьми. И здесь не остановился Дэвид. Чем дальше, тем меньше народу. Но все же на полное уединение рассчитывать не приходится.
Вечерний воздух полнился слабыми голосами. Разговоры в номерах, музыка, смех. Крики боли, лай или вой животных.
В центре этого лабиринта находился
– Я к госпоже Толлмек, – пробормотал Дэвид.
Вышибала пропустил.
Внутри светили лампы под грязно-коричневыми абажурами. Казалось, что вестибюль заполнен светящимся дерьмом. За столом сидела хмурая дама средних лет, в тускло-коричневом, в тон лампам, платье с цветочным узором. Она посмотрела на Дэвида сквозь очки со стеклами полумесяцем.
– В первый раз к нам? – спросила она. – У нас принято записываться.
– Семнадцатый номер, на девять часов. Фамилия – Оррелл, – сказал Дэвид.
Женщина чуть приподняла брови и наклонила голову, заглянула в лежащую перед ней книгу.
– Да, действительно. Но вы… – посмотрела мадам на настенные часы, – вы на десять минут раньше. Ладно, можете уже идти, Салли вас ждет. Дорогу знаете? – Она снова посмотрела на него и отвратительно, чудовищно подмигнула. Да еще и усмехнулась.
Дэвида затошнило. Он поспешил отвернуться и двинулся вверх по лестнице.
Пока поднимался, участилось сердцебиение. Наверху, шагая по длинному коридору, он вспомнил, как приходил сюда прежде. В конце этого коридора – комната номер семнадцать.
Дэвид ненавидел этот этаж. Ненавидел слегка пузырящиеся обои, идущие из номеров специфические запахи, проникающие сквозь стены мерзкие звуки. Большинство дверей было открыто нараспашку, а в закрытых номерах находились клиенты. Но дверь семнадцатого номера, за которой сейчас клиента нет, все равно окажется на запоре. Хоть это и не по правилам.
Прерывистые крики, скрип натянутой кожи, полная ненависти шипящая речь. Дэвид повернул голову и заглянул в другую комнату, мельком увидел обнаженное тело на кровати. Женщина, вернее девушка лет пятнадцати, не старше. Она стояла на четвереньках, руки и ноги были волосатые, нечеловеческие, собачьи.
Словно загипнотизированный или завороженный ужасом, смотрел Дэвид на нее, пока проходил мимо. А она неуклюже, по-собачьи соскочила на пол, неловко повернулась – должно быть, непривычно ходить на четвереньках. С надеждой глянула на него через плечо и задрала зад, выставив напоказ половые органы. У Дэвида отпала челюсть и остекленели глаза. Даром, что ли, ему всегда бывало так стыдно в этом борделе, у «переделанных» шлюх.
Правда, город и так кишел переделанными мужчинами и женщинами, для них проституция – подчас единственный способ не умереть с голоду.
Большинство проституток было осуждено на переделку за преступления, не связанные с их промыслом. Обычно для них наказание становилось помехой в работе, не более того. Естественно, они уже не могли рассчитывать на высокие заработки. С другой стороны, в этом районе было раздолье для «специалистов», для разборчивых потребителей. Здешние шлюхи подвергались изменениям в рамках своей профессии. Получали роскошные формы, отвечавшие самым утонченным вкусам извращенцев. Родители продавали в публичные дома детей, а взрослых к подпольным ваятелям по плоти заставляли обращаться долги. По слухам, многих приговаривали к каким-то другим переделкам, но они, пройдя через карательные фабрики, попадали к сутенерам и бандершам. Бизнес был доходным, а контролировали его государственные биочудотворцы.
В этом коридоре время тянулось, как испорченная патока. У любой открытой двери Дэвид не мог удержаться от соблазна – заглядывал в номер. Сгорал от стыда, но глаза будто собственную волю обрели. Не подчинялись рассудку.
Он будто по саду кошмаров шагал, в каждой комнате обнаруживая неповторимый цветок плоти, непристойное творение палачей.
Дэвид проходил мимо обнаженных тел, покрытых грудями точно крупной чешуей; мимо чудовищных крабообразных туловищ с половозрелыми девичьими ножками по бокам; мимо женщины, смотревшей на него умными глазами, что располагались над второй вульвой; ртом служила вертикальная щель с влажными губами. Два маленьких мальчика с изумлением смотрели на массивные фаллосы, которыми они сплошь обросли. А дальше – многорукий гермафродит…
В голове у Дэвида тяжело пульсировала кровь. Его мутило. Он был изнурен ужасом. Но вот перед ним семнадцатый номер. Дэвид не повернул назад. Представил, как переделанные глядят ему вслед, глядят на него, глядят из своих клеток, сделанных из крови, кости и секса.
Он постучал. Вскоре услышал, как внутри сняли цепочку. Дэвид вошел, переполненный отвращением, и отгородился дверью от непотребного коридора, оставил гнусный паноптикум и окунулся в свой собственный позор.
На грязной кровати сидел мужчина в костюме, оглаживал галстук. Другой человек, отворивший и затворивший дверь, стоял позади Дэвида, сложив руки на груди. Дэвид мазнул по нему взглядом и сосредоточил внимание на сидящем.
Тот указал на стул рядом с изножьем кровати, жестом велел Дэвиду поставить его перед собой.
Дэвид сел.
– Здравствуй, Салли, – тихо сказал он.
– Здравствуй, Серачин, – кивнул мужчина.
Он был худой, средних лет. Глаза умного, расчетливого человека. В этой запущенной комнате, в этом мерзком доме он казался совершенно не к месту, однако лицо было абсолютно спокойным. Он ждал. Ему было так же уютно среди «переделанных» шлюх, как и в кулуарах парламента.
– Ты просил насчет встречи, – сказал Салли. – Давненько от тебя не было вестей. Мы уже перевели тебя в разряд законсервированных агентов.