Воланд и Маргарита

Поздняева Татьяна

«Двенадцать тысяч лун» – середина между XX и I веком н. э.

В XII веке уже широко ставилась народная пьеса «Действо об Антихристе». Предполагают, что она – немецкого происхождения (написана по-латыни) и относится к первому десятилетию правления Фридриха Барбароссы (1152–1189). [175] В пьесе интересен конец: «Антихрист, одержав полную победу, поет о своей власти слова „Мир и безопасность”, между тем как эти слова – роковые для него (1 Фес. 5: 3: „Ибо, когда будут говорить: „мир и безопасность“, тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут”)». [176] В связи с «Действом об Антихристе» и словами о мире вспоминается Иешуа – «философ с его мирной проповедью» (с. 454). И поскольку Булгаков разрешает в «Мастере и Маргарите»

вопрос вероятного соблазна современного человека идеями и проповедью, связь его Иешуа с тем обликом антихриста, которого ожидали к 1000 году от Р. Х., не случайна. Таинственная судьба Герберта, его не менее загадочная рукопись, то ли хранящаяся в библиотеке, то ли нет, оборачиваются не менее странной судьбой мастера и его учением об антихристе – рукописью и видениями. И если по времени это связано с глубоким Средневековьем и «философской мыслью», если Иешуа – еще не воплощенный антихрист, а лишь его мыслеобраз, зафиксированный на бумаге «правдивым повествователем», отторгающим свое мировоззрение от философии мастера и его романа и все-таки пересказывающим его устами Воланда, снами и цитатой из возвращенной на миг рукописи, значит, идея об антихристе, проповедующем мир и добро во имя свое, действенна и в современности.

175

Там же. С. 413.

176

Там же.

Эта идея, вероятно, соблазнила мастера, а до него Герберта-Сильвестра, поскольку 12 тысяч лун в разные стороны от его рождения и смерти одинаково возвращают нас к Понтию Пилату в скалах. Понятен и интерес московского историка к евангельской теме через его бывшее священство. Мастер – лжепророк, он может дать «свободу» тому, кого воплотил словом. Сатанинский Ершалаим, как черное зеркало Небесного Иерусалима, отразил героя и вновь поглотил. Иешуа же – вне романа и над ним. В таком случае «прощает» Пилата не московский мастер без роду и племени, а тот, кто уже «двенадцать тысяч лун» – тысячу лет – знал суть нового литературного произведения и его действующих лиц, ведал все тайны мистерии, а написал его лишь в Москве, «вот теперь» (с. 703) (обстоятельство, почему-то развеселившее Воланда и вызвавшее аплодисменты Бегемота).

Не было ли в биографии Герберта чего-то такого, что позволит нам судить о том, насколько идеалы Иешуа разделялись им лично? На это можно ответить утвердительно. Герберту близки многие идеи утопического характера. «Его письма напоминают письма Сервата Лупа или позднейших итальянских гуманистов: он собирает в Реймс списки древних книг со всей Европы...». [177]

Философско-политические идеи сблизили Герберта с юным Оттоном. Оттон, сделавший Герберта папой, полностью находился под влиянием этой яркой личности. Перед нами еще один пример взаимодействия правителя с мудрым советником, мистиком и философом, который не мог не восхитить Булгакова. Более того, в истории это, пожалуй, один из самых удивительных союзов. Собственно, Оттон и Герберт воплотили мечту Булгакова о его возможных отношениях со Сталиным. Роль Герберта мог бы сыграть и Иешуа, Левий Матвей для этого, конечно, не годился. Но идеальный союз политика и мистика, возможный на рубеже тысячелетий в Риме, увы, невозможен ни в России, ни в Ершалаиме (опять вспоминается: «Мессир, мне больше нравится Рим!»).

177

Там же. С. 19–20.

Вероятно, подкова, подаренная Воландом Маргарите после бала «на память», – магический предмет, буквально возвращающий историческую память. И ее прозрение о «двенадцати тысячах лун», провидение того, кто и как встретит мастера в «вечном приюте», происходят от того, что ей открылась вековая память.

Апокалиптический строй «Мастера и Маргариты» подтверждается еще одной, казалось бы, незначительной деталью. Разгромная статья Латунского называется «Воинствующий старообрядец». Как известно, раскол в русской церкви первоначально складывался на основе идеи физического воплощения антихриста в России в связи с проникновением «латинской ереси» через по-новому переведенные церковные книги и реформы патриарха Никона. С самого начала отпадения от церкви раскольники проповедовали свое учение об антихристе. «Они думали, что антихрист если не чувственно, то духовно и притом уже давно царствовал в Риме и оттуда, постепенно распространяя свое владычество через римские заблуждения, воцарился в русской церкви, или духовно со своими предтечами...» [178] В дальнейшем расколоучители, сначала видевшие в Никоне и Петре I воплощенных антихристов, заменили физическое воплощение духовным – выскочившим из бездны

духом, который противостоял Христу, смущая умы. (См. в Откровении Иоанна Богослова (9: 1–2): «Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны. Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя».)

178

Добротворский Н. Полемический вопрос. С. 516.

Затем антихрист стал мало-помалу терять свое личностное значение и превратился в отвлеченную идею. Хотя летоисчисление в России велось от сотворения мира, первые поборники старой веры особое значение придавали западному 1666 году как содержащему число антихриста (666), идущего с Запада с его новомодным календарем. В этом случае мы вновь встречаемся с зеркальным повторением даты вступления Герберта Аврилакского на папство (999). Поскольку в России раскольников отличало чрезвычайно мощное ощущение «последних дней» и явления антихриста и ими написано множество толкований на Апокалипсис, «угадавший» антихриста мастер не мог усмотреть в заголовке статьи ничего для себя обидного. Другое дело, что в Москве 1920-30-х годов ярлык «воинствующего старообрядца» мог иметь куда более тяжелые последствия, чем кратковременный арест.

Все рассмотренные нами параллели и сопоставления мастера с Гербертом Аврилакским правомерны лишь в том случае, если автор «Мастера и Маргариты» подходил к фигуре Сильвестра II не с рационалистической точки зрения, распространенной в научных исследованиях о нем в XIX веке, а пользовался, в первую очередь, легендами, связывавшими его с нечистой силой. С позиций позитивизма за Гербертом числятся лишь добрые дела; его образованности, просветительской деятельности, таланту воздавали должное даже противники. Однако Воланд характеризует Герберта именно как чернокнижника, что и позволило нам углубиться в мистическую область легенд. Конечно же, Булгаков был прекрасно осведомлен о многочисленных легендах, окружавших имя первого «папы-колдуна».

Естественно, зыбкую область возможных перевоплощений нетрудно подвергнуть сомнению. Но в романе Булгакова настолько много тонких хитросплетений, намеков, подтекстов, скрытых цитат и сквозных пунктиров, что буквально любое толкование нуждается в дополнениях и может иметь не один вариант.

Возвращаясь к Герберту, отметим, что на балу «ста королей» у Воланда, где присутствовали самые разные чародеи и алхимики, Герберта, первого и единственного «чернокнижника», упомянутого в реальной части московских событий, не было. И здесь открывается простор для фантазий. Возможно, его не было по логике «обольстителей-мистиков», и он жил в теле мастера; возможно, его ранг – выше вылетающих из пасти камина мертвецов, и он не удостоил их своим появлением, и так далее.

Каких только гостей не было на балу у сатаны, за исключением папы-колдуна! Маргариту пугает Малюта Скуратов, а это уже XVI век, российское прошлое. Именно этот век связал имя Герберта Аврилакского с Россией.

Согласно преданию, у голландского врача Бомелия, состоявшего на службе у Ивана Грозного, хранились сделанные Гербертом волшебные часы, которые предсказывали трагические события. Грозный казнил Бомелия, стал обладателем часов – и умер не по-христиански: внезапно, без покаяния, без положенного царю монашеского пострига перед кончиной, снимающего грехи «от власти». Всем владельцам часов Бомелий предсказал несчастья в конце жизни, кроме восьмого по счету, которым оказался Иван Петрович Кулибин. В 1814 году часы сгорели в пожаре вместе с домом Кулибина, да и сам владелец ненадолго их пережил: он умер в 1818 году.

В общем, часы Герберта сгорели в пожаре, подобном всем символическим пожарам в романе Булгакова. Время сгорело, рукопись сгорела, сгорела вся «прежняя жизнь». «...Зачем же гнаться по следам того, что уже окончено?» (с. 798). Вполне вероятно, что в свете проекции мастер – Герберт эта фраза Воланда означает завершение онтологического существования, разрешение связи мастера не только со своим романом, но и с его предшествующей судьбой в бытность папой Сильвестром, умершим после мистического входа в Иерусалим. Папа все-таки сопротивлялся сатане и тело свое велел расчленить. Тело же мастера исчезло, и его «московский период» завершился полным и окончательным уходом в царство сатаны.

11. МАРГАРИТА И ДЬЯВОЛ

В переводе с греческого имя возлюбленной мастера означает «жемчужина». Жемчуг скрыт в раковине, раковина – в море. Так и суть Маргариты таинственно упрятана от окружающих за ее внешним благополучием. Кроме мужа и домработницы Наташи, в ее жизни, похоже, никого нет. Одиночество, которое сразу же разглядел мастер, сиянием окружает ее. Жемчуг связывают с луной, луну – с магией. Внешность Маргариты необычна не только красотой: она видится автору «чуть косящей на один глаз ведьмой», «в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек» (с. 633).