Волчье озеро

Вердон Джон

– Думаешь, это возможно?

У нее вырвался иронический смешок.

– Хэммонд, конечно, исключительно талантлив, но всему есть границы.

– Расскажи-ка мне про границы.

– Гипноз не способен принудить человека сделать нечто, противоречащее его базовым ценностям.

– То есть склонить к самоубийству с помощью гипноза абсолютно невозможно?

Она задумалась.

– Небрежный и некомпетентный гипнотерапевт может подтолкнуть суицидально настроенного человека. Но не может зародить жажду смерти

в человеке, который хочет жить. Ничего подобного никогда не было зафиксировано.

Настал черед Гурни призадуматься.

– Все говорят, Хэммонд настоящий уникум в своей области. Вот и ты сказала, что он использует продвинутые техники. Что это значит?

– Он выходит за рамки. Я видела аннотацию к статье, представленной на конференции Американской ассоциации психиатров, – в ней он сопоставляет нейропсихологию и мотивационную гипнотерапию. Он утверждает, что интенсивная гипнотерапия создает новые нейронные связи, благоприятствующие формированию новой манеры поведения.

Гурни промолчал. Он ждал, заметит ли она, как противоречит своему же утверждению о пределах гипнотерапии.

– Не пойми меня превратно, – добавила она быстро. – Нет никаких доказательств того, что даже самый интенсивный гипноз может обратить стремление жить в желание умереть. Кстати говоря, важен еще один момент – на что способен тот или иной человек.

Гурни ждал, что Ребекка скажет дальше.

– Дело в характере. В характере и в личных качествах. Из того, что я видела и слышала, я бы сказала, что, с точки зрения темперамента и морали, Ричард вряд ли способен срежиссировать подобное. Он – вечный вундеркинд, невротик, может быть, чересчур измученный гений. Но он не чудовище.

– Кстати, ты видела мой имейл?

– Нет, если ты отправил его в последние час-полтора. Совсем не было времени проверить почту. А что там?

– Я только что встречался с проповедником из Флориды, который уверен, что Хэммонд самое настоящее чудовище. Я отправил тебе аудиозапись нашего с ним разговора.

– Звучит дико. Прямо сейчас не смогу послушать, меня ждет клиент. Но я обязательно послушаю позже… и перезвоню тебе. Хорошо?

В ее голосе прозвучала нотка недосказанности. Гурни снова выжидающе промолчал.

– Знаешь, – заговорила она, – чисто теоретически, если бы кто-нибудь понял, как это сделать…

– Ты имеешь в виду – заставить человека покончить с собой?

– Да. Если бы кто-нибудь действительно мог…

Казалось, от одной мысли о возможных последствиях она не знала, что и сказать.

Гурни задумчиво глядел в сторону водохранилища. В голове у него крутилась незаконченная фраза Ребекки Холденфилд, и он все больше и больше убеждался в том, что услышал в ее голосе некоторый ужас.

Он поглядел на часы на приборной доске. Было 3.23. В тенистую горную долину

уже опускался закат – приближался день зимнего солнцестояния.

Мысли Гурни переключились на всплывавшие в его воображении картины. Знакомые, но тревожные образы. Они то и дело возникали у него в голове с тех пор, как он впервые увидел их во сне. Этот сон приснился ему вскоре после того, как они с Мадлен переехали в Западные Катскиллы и узнали про старые фермерские поселения, которые уничтожили и затопили водой, чтобы создать водохранилище.

Из-за потребности Нью-Йорка в воде сельских жителей принудительно лишили собственности. Все дома, амбары, церкви, школы, магазины – все было сожжено дотла; обугленные бревна и каменные фундаменты бульдозерами сравняли с землей, все останки, захороненные на местных кладбищах, эксгумировали. Словно никогда это место не было обитаемо, словно не было деревень, простоявших там больше века. Теперь здесь было лишь огромное водохранилище, а утрамбованные бульдозерами следы людей давно уже поглотило илистое дно.

Эти рассказы явно повлияли на Гурни, но не они явились ему во сне. Ему казалось, что он стоит в мутной сине-зеленой пучине водохранилища, в полной тишине. Вокруг него – заброшенные дома без окон и дверей. Необъяснимым образом среди затопленных фермерских построек оказывается многоквартирный дом в Бронксе, где он вырос. Тоже пугающе пустой. Вместо окон на мрачном кирпичном фасаде зияют квадратные дыры, в этих проемах угревидные твари извиваются. В темноте затаились ядовитые морские змеи, выжидающие, когда же жертва решится заглянуть внутрь. Медленное ледяное течение подталкивает его сзади все ближе и ближе к угрюмым стенам с их жуткими внутренностями.

Образы эти были настолько реалистичны, что Гурни брезгливо поморщился. Он потряс головой, сделал глубокий вдох, завел машину, выехал обратно на проселочную дорогу и двинулся в сторону дома, пообещав себе больше никогда не зацикливаться на этом сне.

Оставшиеся двадцать километров от водохранилища до Уолнат-Кроссинга пролегали через холмы и лощины, и его телефон не работал. Но как только он свернул на узкую дорогу, ведущую к их дому, телефон зазвонил – он въехал в зону покрытия Уолнат-Кроссинга.

Звонила Джейн Хэммонд.

– Вы уже слышали? – В голосе ее звучали нотки гнева.

– Слышал что?

– Последнее выступление Фентона.

– Что произошло?

– Он все больше усложняет ситуацию.

– Что он сделал?

– Он заявил, что Ричард – его “главный подозреваемый” во всех четырех, как он выразился, случаях “преднамеренного убийства”.

– “Преднамеренного убийства”? Он так и сказал?

– Да. И когда журналист спросил его, значит ли это, что Ричарда арестуют и предъявят обвинения в убийстве первой степени, Фентон не отрицал этого.