Волчьи ночи
Шрифт:
— А я всё время считал, что Врбан и Урбан одно и то же, — изображая задумчивость, сказал он.
— Ну да, это так кажется, а на самом деле это не так, — отмахнулся от него абсолютно уверенный в себе, презрительно сморщившийся тип.
— Так кто же тогда этот Врбан? — не без интереса спросил он.
— Это дух.
На этот раз Рафаэль не смог сдержать улыбку, видя, каким серьёзным выражением лица сопровождалась эта фраза.
— Но как же может быть? — Рафаэль тоже попытался выглядеть серьёзным. — Дух и лоскуток кожи, то есть сало, непонятно…
— Что ты можешь знать? —
— Да, но я ведь ничего не говорю…
— Знаешь, что я тебе скажу? — чем-то обиженный собеседник угрожающе нацелил на него указательный палец, торчавший из сжатого кулака, — это не шутка. Мы тут все это знаем.
Рафаэль, желая сделать уступку несомненно рассерженному местному жителю, оглянулся по сторонам, пытаясь определить, есть ли в трактире кто-то ещё, кто верит в этого, судя по всему, вербного духа. Некоторые из присутствующих пристально взглянули на него.
— Ты их спроси, ну спроси их… — настаивал усатый.
— Конечно, я не знаю, откуда мне знать? — немного резко попытался успокоить его Рафаэль.
— Или отправляйся сейчас туда, к церкви, если ты такой смелый…
Этот вызов немного подогрел Рафаэля. И он подумал, что назло всему действительно отправится в путь.
— Приближается час волка, и среди тех, кто здесь сидит, ты не найдешь никого, кто отправится по болоту, а потом вверх лесом, — эти слова из-за возбуждения, бросившегося ему в голову, Рафаэль слышал так, словно они проходили через какую-то завесу… — Даже если бы нас набралось человек пять или десять, всё равно мы бы не пошли.
— Глупости! — Рафаэлю не осталось ничего другого, как махнуть рукой, схватить стакан и опорожнить его в доказательство своей храбрости.
— Ну скажи ты ему, скажи — пусть он знает, — усатый обратился к такому же худому и долговязому и в такой же мере неухоженному пьянчужке, который именно в этот момент протягивал буфетчице свой стакан, чтобы та снова его наполнила. Чертами лица они даже походили друг на друга, но у второго волосы не были такими чёрными, да и усов он явно не носил. Зато всё лицо заросло длинными редкими лохмами, отросшими по причине лености их владельца. У него уже и плешь появилась, в то время как курносый нос решительно выбивался вверх на фоне сонного пьяного равнодушия.
— Да ведь, да… Так оно и есть, — пробормотал пьянчужка, едва держась на непослушных ногах.
— Что значит «так оно и есть»? — недовольно выпалил Рафаэль, который не собирался пререкаться с ещё одним и к тому же, несомненно, ещё более пьяным дураком. Но тот решительно глянул прямо ему в глаза и потом ещё некоторое время молчаливо пялился на него. Вначале Рафаэль пытался отвечать ему таким же дерзким пристальным взглядом, но вскоре понял, что это — с учётом обстоятельств — не самое умное решение, поэтому он заставил себя улыбнуться и протянул пьянчужке руку.
— Я — Рафаэль.
— Да, — пренебрежительно кивнул пьяница, словно он заранее знал, как зовут чужака, или это было ему совершенно безразлично. Однако руку он всё-таки протянул и сообщил, что он Муйц. Скорее всего, его звали иначе…
— Что до Врбана, — несмотря на хмель, он знал, о чём идёт речь, — это
Рафаэль не понял. Вопросительно посмотрел на усатого, однако тот не счёл нужным что-либо добавлять или объяснять. Даже головой не кивнул.
— Я и впрямь не знаю, — попытался оправдаться Рафаэль.
— Не знаю, не знаю, — прервал его Муйц, — ты считаешь, что это не обязательно знать.
— Да, но это потому, что…
— Обязательно, — он снова не дал ему закончить фразу. — Знать обязательно. Ты должен знать. Хотя бы что-то на этом свете. Вы, городские, и эти ваши церковники всё время несёте какую-то чушь. Да ещё и нам пытаетесь её втемяшить. А сами ничего не знаете…
— Ведь…
— Да замолчи ты…
— Вили! — из-за стойки раздался голос буфетчицы, и это — о чудо! — разрядило ситуацию. Оба, и усатый, и пьянчужка, в одно мгновение поутихли. А с лица Муйца, или Вили, или как там его зовут, даже исчезла нелепая пьяная улыбка. В одно мгновение они вроде совсем присмирели.
— Да ведь, — подхалимски оправдывался усач, — мы просто разговариваем, просто так, ты же знаешь…
Но она не стала его слушать. Повернулась и отошла к столам. И Рафаэлю показалось, что усатый даже побледнел.
— Пст! — Муйц с наморщенным лбом и смиренно опущенными, вероятно в шутку, плечами предостерегающе приложил палец к губам и тут же, испугавшись, как бы этого не увидела буфетчица, поискал её взглядом. Потом тронул Рафаэля за рукав и, приглушив голос, продолжал: «Послушай, это серьёзные вещи. Поэтому я и говорю тебе. Не считай, будто все мы что-то придумываем. Это про Врбана, это правда. И тебе не стоит в сумерки или по ночам бродить здесь. Это его злит. Поэтому и всем нам может влететь…»
Он умолк, так как заметил приближавшуюся к ним буфетчицу. Усач с каким-то раскаяньем и вместе с тем со злостью ловил её взгляд. Но, судя по всему, не поймал.
— Ведь как раз это — ведь так? — я и говорил, — может быть, для того, чтобы прикрыть замешательство, он и вмешался в разговор.
— И твой долг состоит в том, чтобы знать это, — хотя и вполголоса, но с всё тем же лёгким оттенком угрозы заключил Муйц.
Рафаэль заметил, что буфетчица не возражает против содержания разговора, более того, она с ним согласна. Её не устраивали только манера и тон спорящих и прежде всего то, что Муйц повысил голос. В этом Рафаэль увидел надежду, что буфетчица защитит его и одновременно воспротивится обвинениям и угрожающим интонациям двух пьянчужек.
— Когда и где я буду ходить, это моё дело, — выпрямился он, — и никто не будет мне запрещать или указывать.
— Конечно, дорогой, конечно, — презрительно усмехнулся Муйц, — священник Срнец точно так же петушился…
— Ты пьян, Муйц, — резко оборвал его усач.
— А что, я ведь только говорю…
— Лучше помолчи, что ты в этом понимаешь.
— Да, но… — испуганно забормотал Муйц, который, судя по всему, смекнул, что сболтнул лишнего.
— Мы только то и хотим тебе сказать, — поспешил встрять в разговор усатый, — что этого дела с Врбаном вам не понять, факт… Но это не значит, что вам разрешено это высмеивать. Или навязывать нам своё.