Волчьи судьбы
Шрифт:
– Разрешите поинтересоваться, а с чего вдруг после стольких лет приступ такого чадолюбия? – не выдержала я.
– Я не могу позволить ей опуститься на дно еще глубже. Достаточно этого! – и он что-то швырнул к нашим ногам.
Это оказалась газетная вырезка где-то полугодовой давности. Там была фотография: Иветта, Глория и я. Заметка посвящалась выступлению какой-то звезды в нашем клубе, и про то, кто это устроил, про нас то есть. Про Глорию лишь строчка, что она подруга Иветты. И все.
Мы с Иветтой одновременно с недоумением посмотрели
– Ну, и что из этого?
– Как что? Моя дочь скоро станет шлюхой! И все с вашей подачи!
– А с вашей подачи она оказалась на улице, без гроша, обреченная выживать самостоятельно, как нищенка. Чудо, что с ней ничего не случилось! – напомнила Иветта.
– Я не думал, что она осмелиться уйти, – буркнул он.
– Не стоило недооценивать собственного ребенка. К тому же вы ее потом даже не искали. И вот теперь такие претензии!
– Она моя дочь и обязана мне всем!
– Это чем же? – усмехнулась я.
– Я ее поил, кормил, одевал! – блин, он бы еще пальцы загибал, честное слово! Я хотела возмутиться, но Иветта меня опередила:
– Простите, но она была вашей дочерью, ей не было восемнадцати, да ей и пятнадцати не было. Вы обязаны были заботиться о ней! А она вам ничем не обязана. У нее не было выбора, кто о ней бы заботился.
– И все равно ты, Глория, ответила мне черной неблагодарностью!
– Я? – едва слышно прошептала девушка, уже начиная спадать с лица.
– Да, за то, что вы выгнали ее из дому, угрожая оружием – за это она вам памятник должна воздвигнуть?! – возмутилась я.
– Моя дочь уйдет со мной! – упрямо бубнил отец Глории. – Ей не место в этом разврате!
– Здесь моя семья! – подала голос Глория, и голос внезапно обрел уверенность. – Я никуда не уйду от Иветты. Никогда!
– Твоя семья – я!
– Нет, – возразила девушка. – Я даже не хочу называть тебя отцом. Ты мне никто. Улица, где я оказалась по твоей вине, жестокий учитель. Я была словно не я, пока не встретила Иветту. Потом у меня появились друзья. Я стала жить полной жизнью, я обрела свою настоящую семью. Я люблю и любима. А ты… для тебя нет места в моей жизни.
– Ах ты, маленькая дрянь!
Он все-таки ударил ее. Сильно, наотмашь, так что Глория отступила, схватившись за щеку. Но уже в следующий миг обе его руки оказались заломлены назад – мы с Иветтой действовали до ужаса синхронно. Нажим чуть сильнее, и вот он уже на полу, на коленях. А мы рядом, как две разъяренные гарпии. Странно, что мы ему руки сразу же не сломали. Искус был велик. Наверно, лишь его сдавленный стол нас немного отрезвил.
Глория ничего не сказала, лишь держалась за щеку, ошеломленная. Под ее пальцами пылало красное пятно. Будь на ее месте человек, лицо было бы разбито в кровь. Эта мысль лишь прибавила нам ярости. Мы и не собирались ослаблять хватку.
– Как ты посмел! – едва не рычала Иветта.
– Немедленно отпустите меня! – он обрел-таки голос.
– Ага, щаззз! – усмехнулась я. – Чтобы ты
– Это почему? – нахмурился он.
– А тяжело спать с двумя сломанными руками.
– Да как вы смеете угрожать?
– Запросто! Тебе же это не мешает, – называть такое на "вы" решительно не по мне.
– Я подам на вас в суд!
– И что же вы там заявите? – вступила в нашу милую "светскую" беседу Иветта. – Что вломились в чужой дом к беззащитным женщинам? Ударили и оскорбили его хозяев? Наши действия расцениваются исключительно как самооборона.
– Я заявлю, что вы похитили мою дочь и растлевали ее все это время! Она вернется ко мне.
– У, какие мы оптимисты, – фыркнула я, а Иветта ответила:
– Ну-ну, хорошая попытка. Но, во-первых, суд сразу же заинтересуется, почему прошло пять лет, прежде чем вы заявили о похищении, во-вторых, Глории уже есть восемнадцать, и она вправе сама решать где, с кем и как ей жить. Ну и, в-третьих, по этой же причине она может выступить в суде. Еще года два назад у вас был бы шанс, но теперь нет.
– Не забывайте, я ее отец! И могу подать на алименты.
– Что??? – я просто задохнулась от возмущения. Нет, надо ему руку сломать!
– Как ее родитель, я имею на это право! И, если Глория будет хорошей девочкой, я, может, никому и не скажу, что она за тварь на самом деле.
Глория как-то шумно вздохнула. Я заметила, что она вся побелела. Но Иветта не дрогнула и холодно проговорила:
– Говорите. Вперед. Не думаю, что этим кто-нибудь заинтересуется. Разве что дешевые бульварные газетенки, и то вряд ли. Куда быстрее это привлечет внимание братьев в белых халатах. И вы остаток жизни проведете в чистенькой белой палате. Мы, может быть, вам даже передачи носить будем.
Мужик явно опешил, но потом кое-как подобрался и выдал:
– Это вы сейчас так говорите! Посмотрим, что вы будете петь, когда все все узнают!
– Да кто тебе поверит? Пара бабулек во дворе? И то, те скорее сериалы будут обсуждать, чем новость такой сомнительной свежести.
– Вы еще пожалеете! Вы все горько пожалеете обо всем, что сделали!
– Мы уже жалеем, что впустили тебя.
Где-то во время этой милой беседы мы его выпустили. Как видно – зря. Воспользовавшись паузой, он схватил Глорию за руку, почти прорычав:
– Идем со мной. Ты больше не останешься здесь ни минуты! Ты вернешься домой и будешь там жить тише воды ниже травы.
Он дернул было девушку за собой, но не учел одного: Глория все-таки оборотень, а не человек. Легче было утянуть слона за хвост. Девушка даже не пошевелилась, словно вросла в пол, потом резко выдернула руку и отошла подальше за спину Иветты, которая уже не сдержалась:
– Что ты себе позволяешь, мерзавец!?
– Это из-за вас она стоит как вкопанная! – запальчиво воскликнул отец Глории.