Волчьи ягоды. Сборник
Шрифт:
— Искал его?
— Встретились случайно, на улице. В то время Поляков жил уже в нашем городе в известном тебе Тимирязевском переулке. Когда надоел суровый климат, сунулся в родные края, а там бывшего полицая встретили враждебно, люди показывали на него пальцами. По совету своей родственницы Валентины переехал к нам. Помнишь, ты проводил Олега Горлача до дома на Хабаровской? Там живет Валентина. Она, кстати, тоже проходит по делу «фирмачей» как соучастница. У нее в доме был тайный склад для водолазок. Так вот, когда встретились эти два типа, Поляков обрадовался, Квач — наоборот,
«Как же я тебя отрекомендую?» — спросил Квач.
«А это уж не моя забота, — сказал Поляков. — Придумай что-нибудь, словом, постарайся».
Квач постарался. Надеялся таким способом отвязаться от Полякова. И действительно, долгое время Григорий Семенович не трогал его. Заходил раз или два, к себе не приглашал. На расспросы о работе отвечал шуткой: «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Теплым майским вечером пришел взволнованный, бросил на стол пачку денег.
«Что это?» — поинтересовался Квач.
«Или ты ослеп? — взорвался Поляков, но сразу же сбавил тон. — Бери, не упирайся. Как-никак ты оказал мне добрую услугу. Сделаешь еще одну — не поскуплюсь».
«Какую?» — спросил Квач.
«Прибрать нужно одну слишком любопытную девицу. Кое-что пронюхала, того и гляди побежит в милицию».
Квач будто бы начал упираться. Поляков пригрозил:
«Меня возьмут — и ты загремишь. Глянь сюда».
И показал Квачу фотографию.
Панин взволнованно взглянул на Ванжу.
— Василь, тебе плохо? Может, не надо продолжать?
— Надо, товарищ капитан. Я должен знать все. Понимаете? Все! Не бойтесь за меня.
— На фото был сам Квач — в мундире, с фашистским крестом. Как этот снимок оказался у Полякова, неизвестно. Квач не знает, а Поляков уже не расскажет. Где-то прятал, на всякий случай, такие люди весьма предусмотрительны. Вдруг сгодится! И сгодилось. Квач понял, что отныне над ним будет висеть меч…
«Когда-то ты неплохо умел это делать, — сказал Поляков. — Не разучился? Гляди, чтобы все было шито-крыто. Почему не спрашиваешь: кого?»
…Гринько толкнул Панина локтем. Ванжа сидел белый как мел. Губы шептали что-то неразборчивое.
— Вот видишь, — укоризненно сказал Панин. — Напрасно я поддался на твои просьбы. Нельзя тебе так волноваться. На сегодня хватит. И медсестричка уже за тобой… Засиделись мы. Худякин не забегал? Вдолбил себе в голову, что это его вина… там, в Тимирязевском. Оно, конечно, если бы вдвоем…
— Глупости. Я сам виноват… доверился. Нас учат верить людям.
— Правильно учат, Василь, — сказал Панин. — В доверии наша сила. Чего бы мы стоили, если бы не верили людям? Квачей, Поляковых — единицы. А хороших людей, настоящих — целый мир.
Василий
МЕСТЬ
1
Ирина выбежала из дома.
— Дмитрий! Дмитрий!
На соседнем окне распахнулись сероватые шторы.
«Что случилось?» — приникла к холодному стеклу Феня. Она как раз, попив чаю, расстелила постель и уже собиралась было лечь. Ей и в голову не могло прийти, что кричит тихая, уравновешенная соседка Лукашук. Убедилась в этом, только когда оказалась на дворе возле растерянной Ирины, которая нервно теребила кончик новенького фартука, переступала с ноги на ногу, словно не знала: бежать ей или оставаться на месте, — и все больше съеживалась от каждого вспыхнувшего окна, разбуженного ее криком.
Ирина и не заметила, как и когда возле «Москвича» под уже сбросившим листву ясенем собрались люди. Двое в пижамах попробовали поднять Дмитрия, но тут же опустили, отошли в сторонку и принялись вытирать руки палыми листьями.
Феня подступила поближе. Человек лежал навзничь и не шевелился. Так это его звала Ирина. Значит, это Дмитрий Балагур.
— Что случилось? — шепотом спросила Феня у мужчины, который только что отошел от Дмитрия. — Драка?
— Может быть…
В толпе переговаривались:
— За что его?
— Наверное, из-за нее. — Старичок неодобрительно кивнул головой в сторону Ирины.
— Безобразие!..
— Милиция разберется.
У Ирины закружилась голова. Она прислонилась спиной к стене. Как сквозь сон, до нее доносилось:
— Ирина одинокая.
— Деток в капусте нашла…
Во дворе остановилась «скорая помощь». Женщина в белом халате выскочила из кабины, обошла вокруг Дмитрия, всмотрелась в его лицо и тонкими пальцами обхватила у запястья безвольную руку. Скомандовала:
— Носилки! Осторожно.
— Па-а-па!
Митя цеплялся за носилки. За братом семенила Марьянка в зеленом платьице, белых туфельках, с розовой ленточкой в мягких волосиках.
— Возьмите детей! — попросила врач.
Митя и Марьянка из объятий Фени проводили глазами машину, которая увозила раненого Балагура.
Еще не развеялся дымок за «скорой помощью», как подъехала оперативная милицейская машина, осветила фарами ту часть двора, где толпились возбужденные люди.
— Кто вызвал милицию? — спросила следователь Наталья Филипповна Кушнирчук.
Толпа стала редеть: кто-то вспомнил про оставленное на плите молоко, у кого-то остались без присмотра дети, а кто-то просто не хотел лишних хлопот.
— Граждане, — сказала старший лейтенант, — кто может дать какие-нибудь сведения, прошу остаться.
Полненькая девушка назвалась Калиной Касиян. Возвращаясь с работы, она увидела, как за стволом ясеня прятался человек среднего роста в расстегнутом плаще, простоволосый, в руках что-то блеснуло, похоже на нож.
— Это его «работа», — закончила Калина, — я же видела, как он прятался. А честные глаза в сторону не смотрят.