Волчьи ягоды. Сборник
Шрифт:
— За сколько?
— По три червонца за штуку.
Статья Уголовного кодекса Украинской ССР об ответственности за незаконное ношение, изготовление, хранение, сбыт огнестрельного или холодного оружия не испугала Петра.
— Готов отсидеть, а может, обойдется исправительными работами или штрафом… Мудрый судья судить не торопится.
«Он согласен отсидеть срок, но не за нападение на Балагура», — поняла Наталья Филипповна и отодвинула штору в углу рядом с сейфом. На широкой изрешеченной толстой доске белел нарисованный мелом силуэт человека. Доску, как вещественное доказательство,
— Что это?
— Доска, — ответил Чиж насмешливо и нарочито резко.
— Для чего?
— Силу ножей пробовать.
— Разве для этого нужен контур человека? — пожала плечами Кушнирчук.
— Не стирать же, если кто-то нарисовал, — нехотя ответил Чиж. — Это мне не помеха.
— Где взяли доску и мел.
— На стройке валялись.
— Познакомьтесь, — Кушнирчук протянула Петру лист бумаги.
— Эксперт ошибся. Я не рисовал, — покачал он всем телом из стороны в сторону.
— Каким ножом бросали в доску?
— Обоими…
— Отведите, — приказала Кушнирчук конвоиру. — А вам, — сказала она Чижу, — советую хорошо подумать, взвесить все, ведь правда, как масло, выплывет наверх, а наказание и хромая догонит виновного.
В камере Чиж не находил себе места, зыркал на квадрат окошка, изучающе рассматривал петли на двери, нажимал каблуком на каждую доску пола, ходил из угла в угол. Наконец лег. Положил ногу на ногу, закинул руки на затылок. Но сосредоточиться не мог. Мысли толкались, как футболисты на штрафной площадке при подаче углового. Перед глазами мелькали фигуры Балагура, Сизова и Железобетона, Любавы Родиславовны и Бориса, Гурея и Березовского, а напоследок, как по приглашению, явилась и Шаринейна.
Как же их много! И каждый что-то наговорил следователю.
«Не сознаюсь! Я не охламон!»
Накануне майор Карпович вернул Наталье Филипповне план следственных действий по уголовному делу.
— Здравствуйте, — встретила ее утром на лестнице Любава Родиславовна. — Вызывали меня?
— Сейчас я приглашу вас.
Борис наблюдал с тротуара, словно боялся подойти ближе.
Минут через десять Любава Родиславовна уже вслушивалась в голоса разных людей. И среди них отметила голос Чижа.
— Да его и по телефону узнала, и на магнитофонной ленте, — растянула она в улыбке полные накрашенные губы. — А живой голос — это легко…
На очной ставке, будто приговор выносила, изрекла:
— Не выпускайте его на свободу, он и так половину здоровья у меня отнял.
Показания Любавы Родиславовны, что ее запугивали в подвале, подтвердили эксперты: по химическому составу помада на пиджаке Чижа совпадает с помадой, которой она пользуется.
— Я французской крашусь. За десятку взяла. Мне привезли, — пояснила Любава Родиславовна.
— Тебе что, по специальному заказу помаду делали? — с ненавистью сказал Чиж. — Теперь все штукатурятся. Я не одну обнимал. Может, и ты где-то под пьяную руку попала.
— Довольно, — оборвала его Наталья Филипповна, отпустила Бысыкало и пригласила в кабинет деда Топанку.
Чиж удивился: «А этого зачем принесло?»
Вахтер коротко рассказал, как пьяный Петр рвался на завод, как звонил из автомата, что возле проходной.
— Ты, старый, меня за ногу назад не тащи — надорвешься, — погрозил ему кулаком Чиж.
Потом Борис Бысыкало видел близко твердые комли Петровых рук, оплетенных синими веревками жил. Вспомнил острое прикосновение финки — кровь отлила от лица и онемели пальцы на руках.
— Он запугивал меня, — сказал Борис.
Чиж язвительно оскалился.
Показания Вадима Гурея слушал молча. Ну, отбывал наказание, потому что спалил хату Стрибака с арабским ковром на стене и вторым арабским на паркете. В зятья его не захотели. Дочку не пожелал отдать Стрибак — куркуль! Денег — куры не клевали. Сам смотрел цветной телевизор, гонял на мотоцикле (легковую жалел: дорога с выбоинами), а попросишь рубль — фигуру из трех пальцев получишь. «Заработай, как я», — говорил в забегаловке при всех. На что Чиж, затаив злобу, ничего не отвечал. А среди ночи в селе ударил колокол: пожар! Еще не дотлели стены, стреляя искрами в темноту, а Чижа уже допрашивал следователь. До сих пор понять не может, как это его так быстро поймали? Ну, словом, Гурей говорит правду. Правда и то, что Балагур выбил Петру зубы на лесосеке. Чиж даже махал головой, молча подтверждая показания Вадима. Не понравилось только, что Гурей подробно описал, как советовал Петру поискать Балагура у Ирины в день рождения.
— Ты, Вадим, плетешь что-то, — перебил он Гурея. — Подумай. Ты, наверное, глотнул тогда лишнего. Я такого совета не помню, не слышал. И семнадцатого, выходит, на Летней не был. Подумай…
— Я сказал правду, — прибавил Гурей и вышел.
С появлением в кабинете Березовского Чиж приободрился: «Никита мой друг. Финку сам выпросил. Не сознается». Но Никита сразу сказал, у кого, где, когда и за сколько купил нож.
Чиж в замешательстве выкрикнул:
— Пусть сознается, как зарезал Балагура! Пусть сознается, если финку купил! Она не для того, чтобы хлеб резать!
— Продал, не выкручивайся, — спокойно сказал Никита, подписывая протокол.
Шаринейна долго не осмеливалась сесть. Наконец отодвинула стул подальше и уселась боком к квартиранту. На вопросы отвечала тихо и все время поглядывала на согнутую фигуру Петра. Она узнала иссеченную доску с белой тенью человека.
— Слышала, как по вечерам ударял об нее нож.
— Брешешь!
— Я и пиджак носила в химчистку.
— Брехня!
Следователю пришлось утихомиривать Чижа.
Чтобы Шаринейна рассказала про отнятые деньги и приставленную ко рту финку, Кушнирчук пришлось задать много дополнительных вопросов.
Майор Карпович вызвал Наталью Филипповну к себе.
— Вот куда спешил наш Чижик.
И включил магнитофон.
Из Ленинграда сообщали, что какой-то Недобоков, отбывший наказание за ограбление кассы, готовясь совершить нападение на инкассатора, раздобыл патроны и ждал соучастника (имя его и место проживания пока установить не удалось), который должен привезти оружие.
— Наш Чиж! — сказала Кушнирчук.
— Ой, — подтвердил капитан Крыило.
— Вы так быстро связались с Ленинградом. Я не могла и надеяться на это…