Волчьи ягоды
Шрифт:
— Жизнь тебя раком поставит… Если Куземе в глаз воткнул, то уже крутой, да? — Котовас остановился, не доходя до Антона, и покосился на блатную троицу, что осталась у него за спиной.
— Чего тебе надо?
— Так, это, а вдруг ты законтаченный? — опять же с оглядкой, глумливо усмехнулся Котовас. — Порядочных людей зафоршмачишь.
— За слова отвечаешь? — хлестко бросил в него Антон.
— Сладкий ты, подозрительно это. Твое счастье, что хата у нас не беспредельная, а то я бы…
— Что ты? — пристально посмотрел на него Антон.
— Брат,
— Ты кто такой? — обратился к Антону широколицый, щекастый мужчина с глубокой морщиной на лбу, на вид лет пятидесяти. Судя по его поведению и манере говорить, он был здесь за «смотрящего».
— Антон я.
— По какому ходу?
— По второму.
— Где мотал?
Антон назвал город и номер колонии, где отбывал срок.
— Когда?
— Шесть лет как откинулся.
— Молодой ты, — удивленно повел бровью широколицый.
— Я в шестнадцать загремел. Два года на «малолетке», потом на «взросляке». Двадцать шесть мне.
— За что мотал?
— За рубль сорок четыре, — ответил Антон, имея в виду номер статьи, по который был осужден. — Четыре рубля на сдачу получил.
— И все отмотал?
— От звонка до звонка… Я в «отрицалове» был, нельзя мне было по-другому…
— Не гонишь? — уважительно глядя на него, спросил «смотрящий».
— Гонят маляву…
— Это само собой… Сейчас за что закрыли?
— Хату выставил… Думал завязать, учиться поступил, да вот не удержался. Карась такой жирный был… Чего говорить, дело прошлое.
— С кем на воле знаешься?
— Говорю же, завязал я, никаких дел. В институте учился. На экономическом. Три курса, а на четвертом погорел…
— А я смотрю, на «ботаника» ты смахиваешь, но слышал, как ты в глаз кому-то заехал…
— Копоть научил.
— Копоть?
— Да, Виктор Андреевич. Мы с ним в «кондее» парились…
— Он сейчас в законе.
— Да? Не знал….
— А я знаю. И его самого знаю… Я ему прогон на тебя сделаю.
— Кастальский моя фамилия. Он должен меня помнить, я ему свою пайку отдавал. Меня на десять суток закрыли, а его два месяца там держали, без пересадок…
— Что, и через матрас не пропускали?
— Говорю же, без пересадок…
Закон не позволял держать зэка в штрафном изоляторе больше пятнадцати суток. Но арестанта можно было выпустить по истечении этого срока, дать провести ночь в общей камере, а потом снова закрыть в «кондее». Это и называлось — «пропустить через матрас».
— Что у вас там за бес на зоне рулил?
— Полковник Кожин. Или просто Шкура… Тяжело было…
— И ты держался?
— Да мне-то что! Мне два месяца оставалось, когда прессовать начали, а Виктору Андреевичу еще три года оставалось. Он потом зону на бунт поднял, но уже без меня…
— Потому и короновали… Значит, Кастальский? А «погремуха»?
— Касталь.
— Значит,
— Здесь — да, а на воле — нет.
— Так не бывает, — покачал головой «смотрящий».
— Бывает, — твердо ответил Антон. — Я пробовал.
— Получилось?
— Не очень.
— Тогда беса не гони и слушай, что тебе старшие говорят… Котовас! Шконарь свой освободи!
Блатные еще не приняли Антона в свою среду, но уже оказали ему знак внимания — выделили ему если не самое почетное, но близкое к тому место. Это был хороший знак, но до полного признания еще далеко…
Глава 15
Тюрьма не прибавляет здоровья, зато продлевает жизнь. Звучит противоречиво, но это правда. Во всяком случае, Антону так сейчас казалось. Время в камере течет очень медленно, даже нудные лекции в институте проходят быстрее. Год, проведенный в тюрьме, — это как пять лет на воле. Провел десять лет за решеткой, считай, пятьдесят лет прожил…
— Касталь! — позвал Антона «смотрящий», и вялотекущий ход мыслей оборвался.
Коротай сидел за столом и о чем-то думал, пальцем перебирая свои желтоватые седины. Спина у него больная, трудно ему лежать, да и в тюрьме вроде бы положено сидеть.
— Антон, у меня тут к тебе вопросы появились, — не глядя на него, сказал он.
— Слушаю тебя, Юрий Павлович.
— Ты говоришь, что завязал с нашими делами, в науку ушел, а менты тебе две кражи шьют.
— И что? — нахмурился Антон.
Откуда у Коротая появилась такая информация, вопрос, конечно, интересный, но сейчас нужно было думать о том, чтобы не завраться.
— Значит, не одну ты хату после отсидки выставил…
— Ну, было. — Что было, сколько раз, с каким наваром — на этот счет Антон распространяться не стал.
— А говоришь, завязал.
— По случаю было. Так, нервишки пощекотать…
— А кому ты на «общак» отстегивал?
Именно этого вопроса и ожидал сейчас Антон. Ожидал и боялся.
Нет, никто не осудит его, если он зажимал от братвы добычу. В конце концов, ни в каком сообществе он не состоял, обязательств ни перед кем у него не было. Но все-таки это «косяк», поставивший крест на его блатной карьере. Нет, его не прельщали воровские высоты, но ведь надо было чем-то заниматься на зоне, к чему-то стремиться.
— А что такое, Юрий Павлович?
— А тебе непонятен вопрос?
— Да нет, мне непонятна его постановка… Разве я не отстегнул тебе на «общак»?
Деньги у него были. Карина еще в КПЗ ему занесла, а он сумел пронести их с собой. И деньгами воровскую кассу пополнил, и продукты не зажал.
— Нормально все. И «дачки» каждый день… Конкретные «дачки». Кто тебя так «подогревает»?
— Баба моя.
— Она что, дочь Рокфеллера?
— Нет, скорее, дитя улицы… Ты будешь смеяться, но моя Кара заправляет реальными делами.