Волчица для Шакала
Шрифт:
Тихо выхожу из спальни сына, прикрываю двери. Спускаюсь по лестнице, чтобы зайти в кабинет.
Я не планирую сегодня работать. Мне нужно это ощущение силы, которое витает здесь.
– Я все верну, папа, обещаю, – шепчу тихо в пустоту комнаты.
Четыре года назад.
– Вероника, ты совсем меня не слушаешь, – возвращает меня из раздумий Калинин.
– А? – вздрагиваю. – Прости. Продолжай, пожалуйста.
– В каких облаках ты витаешь?
Калинин не любит, когда я в таком состоянии, как сейчас. Он требует от меня полной сосредоточенности. А
– Я боюсь, – честно признаюсь Калинину. – Мне не одолеть его, он слишком силен.
Калинин начал ходить по комнате, из одного края в другой. Но потом замер и развернулся ко мне лицом.
– Думаешь, он неуязвим? – спрашивает он с вызовом. – Считаешь, что его невозможно задеть? Невозможно ранить?
Калинин уставился в меня сталью властного взгляда, а я заерзала в кресле, не зная, что ответить.
– Ищи его слабое место, – учит меня Калинин.
– У него нет слабых мест, – тут же возражаю ему.
– Так не бывает, Вероника, у всех есть слабые места. И у него тоже. Есть то, что ему дорого настолько, что он готов будет отдать «Стройпроммаш», и не только его.
Уныло вздыхаю, понимая, что слабые места есть не у всех. Он властный и хитрый, и он умеет ходить по головам. А мне еще столькому предстоит научиться. И все, на что я опираюсь – это моральное право считать холдинг Аралова своим и маленький сын, который заслуживает лучшего будущего.
– Ты не знаешь его, он неуязвим, – говорю, вспоминая те дни, когда он похитил меня и использовал так, как ему было удобно. И совесть его не мучила, и оправданий он себе нашел тысячу.
– Все чего-то боятся, Вероника, – говорит Калинин. Он всегда умел вернуть мне уверенность в себе и в своих силах. Уж, не знаю, каким таким волшебным даром обладает этот человек, но рядом с ним легко верить в то, что все получится. – И Одаевский – не исключение. Поверь мне, есть то, что он боится потерять больше всего на свете. И это не холдинг Аралова.
Настоящее время.
В оговоренное время я приезжаю в офис нашего юриста. Юрий Алексеевич на удивление спокоен. Он даже в приподнятом настроении. А вот у меня холодеют руки от одной мысли, что совсем скоро я увижу Одаевского. Человека, который отобрал у меня все. И того, с чьей легкой руки я стала такой, как сейчас. Если бы не то похищение, если бы он не шел напролом, отбирая у беззащитной девушки наследство, я бы не сидела здесь сейчас.
Но, как бы мне не было волнительно, а Калинин приучил держать лицо в любой ситуации. И, черт возьми!, это весьма полезное умение. Только благодаря ему, услышав приближающиеся шаги за дверью, я не впадаю в панику, а выпрямляю спину.
Секунды тянутся мучительно долго. Кажется, что каждая из них, как выстрел, отмеряет обратный отсчет. Приближение Шакала я чувствую еще до того, как он появляется на пороге. Как затравленное животное, спасающееся от хищника и готовое дать последний бой.
Одаевский замирает на пороге, встретившись со мной взглядом. Мир замер в моменте, и я подмечаю в его облике
Черты лица стали жестче. На висках появилась седина, которой раньше не было. И вот этих мелких морщинок в уголках глаз тоже. В черных глазах отражается неверие, надежда, боль. И все это смешивается с радостью и чем-то еще. Тем, что сидит где-то глубоко. Чем-то слишком личным, причиняющим боль.
Сердце замерло и, сделав болезненный толчок в груди, подскочило к горлу. Несмотря на не самый радостный повод для встречи, перед глазами замелькали воспоминания из нашего общего прошлого. И, по какой-то нелепой странности, в мыслях завертелись только приятные моменты.
Вот он прижимает меня к себе и, поглаживая живот, что-то ласково шепчет на ухо…
Вот мы на яхте и мужчина смотрит на меня, а я чувствую себя самой желанной на свете…
Вот мы танцуем в центре зала, и он прижимает меня к себе, как антикварную реликвию…
И последнее. Та ночь на яхте, когда я все это оборвала.
Я ожидала чего угодно, только не того, к чему меня не мог подготовить никто. Даже Калинин. Я не ждала, что мне будет настолько больно снова увидеть этого человека. Он проехался по мне катком, а я вспоминаю только хорошее. Вот дура!
Челюсть мужчины упала вниз. Он все пытается вернуть ее на место и что-то сказать. Губы шевелятся, как в бреду, но из рта не вылетает и звука. Лицо побелело настолько, что, кажется, Одаевский вот-вот рухнет в обморок.
Мы смотрим друг на друга, и ни один не говорит ни слова. Пауза затягивается, а атмосфера в комнате сгущается. Кажется, что еще чуть-чуть, и ее можно будет потрогать руками.
Обжигающий огонь черных глаз прожигает душу. Я заставляла себя забыть этот взгляд, когда долгими ночами не могла заснуть. Тогда я тупо шептала в подушку: «Прошу тебя, уйди из моей памяти, навсегда». А теперь он снова ворвался в мою жизнь, вывернул нутро наизнанку и напомнил все то, что я так и не смогла забыть.
Энергетика мужчины разлилась по комнате, словно обволакивая в кокон и давая, такое забытое, ощущение прежней защищенности. Сколько ночей я провела в этом коконе безопасности? Сколько раз этот человек спасал мне жизнь?
Нет, не смей, Вероника! У тебя нет права быть слабой! Ты можешь сейчас остановиться и, подняв руки, сдаться. Остался лишь один шаг, и цель будет достигнута.
Усилием воли прогоняю все воспоминания, заставляя себя вернуться в настоящий момент.
Он подпишет бумаги, и на этом наше общение закончится. А я снова заставлю себя перестать вспоминать.
– Прошу, присаживайтесь, – говорит Юрий Алексеевич Одаевскому, указав рукой на стул.
Одаевский даже не взглянул на юриста. Его черные глаза продолжают прожигать во мне дыру.
– Сделки не будет, – прохрипел он побелевшими губами.
Глава 9
Марк.
Артамонов не обманул. Уже через день мне позвонили из какой-то юридической компании. Снова подставные лица. Но мне нужен их главарь, а не вся эта компания умников.
– Марк Альбертович, у нас есть для вас отличное предложение, – говорит юрист, обозначивший себя, как Юрий Алексеевич. – Уверен, вас оно заинтересует.