Волчица в засаде
Шрифт:
— Здравствуйте, я вас слушаю, — опираясь руками на полку, расположенную ниже стойки, сказал он. Молодому человеку едва перевалило за двадцать лет. У него было узкое худощавое лицо, все в каких-то бубонах, которых особенно много было ближе к шее.
— Сто граммов водки и стакан апельсинового сока, — попросил я, выкладывая купюру.
Парень поставил на стойку рюмку водки и высокий стакан с желтоватого цвета напитком.
Я отхлебнул сока и спросил:
— Слышь, парень, Чак сегодня не появлялся?
Бармен приподнял одну бровь и вытянул губы трубочкой, изображая
— А-а, Горчаков… Нет, не видел, — сказал он и стал полотенцем протирать стакан.
— А не знаешь, вечером он заглянет в кафе?
Бармен дунул на стакан, потер его и глянул на меня сквозь стекло:
— Может, и заглянет, кто его знает. Вообще-то в последнее время Юрчик у нас редко бывает.
Я поморщился, выражая таким образом недовольство громко звучавшей музыкой.
— А ты не знаешь, где живет Чак?
Бармен убавил звук оравшего магнитофона и покачал головой:
— Нет.
Выражение лица парня было безучастным, однако я чувствовал: врет он — и, решив зайти с другого боку, заявил:
— Слышь, парень, я проездом в вашем городе. Вечером уезжаю. Мне очень нужно встретиться с Юрчиком. Может быть, все-таки вспомнишь адресок?
Пройдоха бармен тоже понял, что я обманываю его, и стал торговаться.
— Между прочим, Чак — мужик крутой, — сказал он и хитро прищурился. — Вдруг вы для него нежелательный гость. Я вам скажу, где он живет, а меня потом к ответу призовут, а то и… — парень сделал красноречивый жест у горла.
Я усмехнулся и полез в карман рубашки.
— А мы не будем ему говорить, что это ты адресок подсказал. — Я выложил на стойку бара очередную купюру. — Чак ничего и не узнает.
Бармен глянул по сторонам и тряпкой смахнул купюру со стойки к себе на стол.
— Чак неподалеку от меня живет, — произнес он негромко. — Улица Севастопольская, дом шесть, квартира семнадцать, кажется.
— Семнадцать или кажется? — За информацию я заплатил, а потому имел полное право требовать точных данных.
— Так… — сжимая губы, стал вспоминать парень. — Живет он в крайнем подъезде справа, на втором этаже, дверь прямо. Этого достаточно?
Я кивнул:
— Достаточно! — Я одним махом осушил рюмку и стал слезать с высокого сиденья.
— Но вы все-таки не говорите Чаку, что адресок его я вам дал, — сказал мне на прощание бармен.
Вместо ответа я поднял вверх руки, что означало: «О чем разговор, друг!» — и переступил порог бара.
Находка
Чак жил не в самом лучшем районе нашего города. Небольшой двухэтажный дом хрущевской постройки стоял вдоль дороги на пригорке торцом к крохотному мусульманскому кладбищу. Напротив дома через дорогу располагалась облицованная керамической плиткой мечеть. Святые места. За домом находился пустырь, ниже него раскинулись дома частного сектора.
К Чаку я решил отправиться один, дабы шумной процессией не пугать и не смущать Элку, ежели та все еще находится в объятиях возлюбленного. Оставив женщин в машине на площадке у ворот дома отдыха, расположенного вдоль все той же дороги, я стал подниматься
Огороженный со стороны дороги декоративным забором, а со стороны кладбища и пустыря — железной сеткой, двор дома с пыльными, уже утратившими часть листвы деревьями, высокой высохшей травой и сушившимся в чьем-то огороде застиранным бельем имел унылый неухоженный вид.
Фасад дома располагался со стороны пустыря. Я прошел по асфальтированной дорожке за дом, вошел в крайний подъезд. Широкая крутая лестница с одним-единственным маршем вела на второй этаж и упиралась прямехонько в квартиру семнадцать. Если бармен мне не соврал, то Чак должен жить именно в ней. Я легко взбежал по ступенькам на площадку, нажал на кнопку звонка, но он не работал. Тогда я деликатно костяшкой пальца постучал в обшарпанную, очень давно крашенную в голубой цвет деревянную дверь и прислушался. Из глубины квартиры не раздавалось ни звука. Если в ней и находились люди, то они сидели тихо, как мышки, и, по-видимому, не собирались никому открывать. Отбросив церемонии, я с силой несколько раз подряд грохнул по двери кулаком.
Неожиданно раздался щелчок открываемого замка, загремела сброшенная с двери цепочка и дверь раскрылась, но не с цифрой семнадцать, а соседняя, в восемнадцатую квартиру, и на лестничную площадку высунулась одетая в темно-синее в мелкий цветочек платье маленькая сухонькая старушка со сморщенным злым лицом. Лет старой ведьме было за семьдесят, но яду — как у молоденькой змеи.
— И ходют, и ходют и стукают, стукают цельный день и ночь, людям спать не дають дармоеды проклятые! — на одной высокой ноте выпалила старуха, гневно сверкая голубыми выцветшими от времени глазами и потрясая кулаком. — Покоя от вас нет, ироды, все нервы людям вымотали гульбой, беспутством и хулиганством. Я вот в милицию пожалуюсь, как вы здесь безобразничаете, всех вас в тюрьму посадят! И сколько можно над людьми измываться…
Я отступил к лестнице и воскликнул:
— Да что ты, мать, несешь-то? Зачем на честных людей поклеп возводишь? Я впервые сюда пришел и постучал в эту дверь!..
— Головой бы лучше в нее постучал! — вновь заголосила старуха. — Ходите здесь сутками, целыми толпами и стучите и стучите, звонок не можете отремонтировать. Откуда же я знаю, приходил ты раньше или нет, все вы, бандюги, на одну рожу!
Я предпочел пропустить мимо ушей оскорбления старухи, ибо рассчитывал у нее кое-что узнать.
— Ладно, мать, извини меня. А скажи мне, бабушка добрая, не был ли молодец Юрий вчера вечером с девицей красною у себя в хоромах?
Старуха слегка оттаяла. Выставив острый подбородок, она покачала головой и более-менее по-человечески сообщила:
— Знать не знаю, хлопец. Врать не буду, не видала я ни вчера, ни сегодня ни Юрку, ни потаскуху с ним. А приходил давеча парень один, стучал, — пробормотала она. — Я и не выходила ругаться, а только в глазок дверной глянула. Стукнул он пару раз и ушел. Парень-то этот здесь частенько в последнее время бывает.