Волчица в засаде
Шрифт:
— Да так, — буркнул я. — Черти в последнее время повсюду мерещатся. Говори фамилию художницы и номер дачи.
— Артамонова, номер дачи сто пятнадцать.
Мы с Шуваловой дошли до остановки и здесь расстались. Юля села в автобус, а я, забыв о своем решении пойти к Вере, направился к стоянке такси.
На даче
Добираться до Борового было минут тридцать. Я городской житель и с интересом глазел на раскинувшиеся по обеим сторонам дороги поля с почти убранным урожаем помидоров, баклажанов, болгарского перца. Попадались пыльные сады, в основном с яблонями зимних сортов. Их плоды, завернув в бумагу, можно
К Боровому подъехали часов в семь. Солнце клонилось к горизонту, однако до наступления темноты было еще далеко. К даче Наташи я решил приблизиться незаметно, чтобы не спугнуть Элку, если она находится у художницы, а потому оставил такси на центральной дороге. Заплатив таксисту за проезд в один конец, я наказал ему дождаться меня, прихватил из салона сумочку Ягодкиной и направился к расположенному неподалеку на холме дачному поселку. Здесь, вдали от города, на открытом участке местности, ветер гулял вовсю и было прохладно.
Дачный поселок занимал приличную территорию, был строго спланирован и представлял собой несколько рядов однотипных коттеджей с палисадниками и огородами. Я поплутал немного по улицам в поисках нужного дома. Некоторые дачи были обитаемы, некоторые нет. Кое-где на огородах возились дачники. Сто пятнадцатый домик оказался в середине крайнего слева ряда. За ним раскинулось клеверное поле, еще дальше виднелась роща.
Я долго стоял у калитки, изучая обстановку. В палисаднике росло несколько фруктовых деревьев с кое-где поклеванными засохшими плодами вишен. За садиком особо не ухаживали, он имел запущенный вид. Запустение царило и на задах дачи, в огороде, кусочек которого просматривался с места, где я стоял. Кирпичный дворик с верандой и мансардой выглядел ничуть не лучше прилегающей к нему территории. Давно не крашенный, не беленный, с запыленными окнами, он казался необитаемым уже много лет. Может быть, напрасно я сюда приехал? Возможно, на даче, с тех пор как здесь в последний раз была Юля, больше никто не живет?
Я открыл калитку, прошел по посыпанной гравием дорожке к дому, поднялся на крыльцо и постучал в окно веранды. Долго никто в доме не подавал признаков жизни. Я постучал снова, сильнее. На этот раз боковым зрением за окном, расположенным справа от веранды, я заметил легкое движение. Я вскинул глаза. В доме явно кто-то был. Меня изучали в щелку сквозь плотно закрытые шторы. Однако как ни старался человек не выдать своего присутствия в доме, ему это не удалось. Он снова шевельнул занавеску. Тогда я запрыгал и радостно замахал руками, как встречающий на вокзале, увидевший вдруг за окном подъезжающего поезда дорогое и близкое сердцу лицо. Человек в доме понял, что его заметили и скрывать дальше свое присутствие на даче бесполезно, и раздвинул шторы. За окном возникло женское лицо. «Чего, мол, надо?» — мимикой спросила обитательница дачи. Я так же мимикой показал: «Открой, мол, узнаешь!» Незнакомка некоторое время раздумывала, затем исчезла. Несколько мгновений спустя открылась дверь в дом, потом на веранду. На пороге появилась девушка лет двадцати пяти. Судя по перепачканной кое-где краской рабочей одежде, передо мной стояла хозяйка дачи художница Наталья Георгиевна Артамонова.
Было в ней нечто притягивающее взгляд. Странные безжизненные глаза, какая-то то ли безысходность, то ли обреченность, сквозившие во всем облике. Волосы у художницы были длинные, темно-русые, скрученные в жгут, они были уложены и заколоты на затылке в виде гребня. Шея красивая с завитками за маленькими с золотыми сережками ушами. Такие барышни, как Наташа, не принадлежат к категории женщин, которые одеваются в мини-юбки да топики, стремясь оголить соблазнительные участки тела, хотя показать ей было что — хоть крепкую, приличных размеров, грудь, хоть стройные ноги, хоть крутые бедра, хоть тонкую талию.
— Я вас слушаю, — ничего не выражающим голосом произнесла она.
— Скажите,
— Элла?! — медленно приподняла брови Артамонова. Надо сказать, она все делала медленно, словно пребывала в каком-то полусонном состоянии. — Какая Элла?
Я внимательно посмотрел на нее, пытаясь понять, действительно ли она не понимает, о ком идет речь, или тянет время.
— Ну как же, Элеонора Ягодкина. Она, а еще Катя Рябинина и Юля Шувалова занимались у вас в художественной студии и не раз приезжали к вам на дачу.
— Ах, Элеонора! — воскликнула Наташа, явно переигрывая. — Как же, вспомнила! Но почему вы думаете, что она у меня?
— Да потому, что здесь тихое спокойное место вдали от городской суеты. Никто в жизни не догадается у вас ее искать.
— Но вы же догадались, — сузила глаза художница.
— Я дело другое. Я человек везучий.
— И тем не менее сегодня вам не повезло, — скользнув по мне равнодушным взглядом, заметила Артамонова. — Элеоноры у меня нет.
И еще один факт указывал на то, что я на верном пути. Разговаривая со мной, Наташа прислонялась плечом к одной стороне косяка, а рукой держалась за другую, закрывая вход, как человек, который боится, что нежелательный визитер вдруг войдет в дом. Приняла такую позу Артамонова безотчетно и именно этим, на мой взгляд, выдавала присутствие в доме интересующей меня особы.
— Понимаете, Наташа, мама Элеоноры с ума сходит, — затянул я привычную песню. — Девушки уже больше полутора суток нет дома. Если вы знаете, где Элла или что с ней случилось, я прошу вас, сообщите…
Разговаривая, я бросил случайный взгляд на двери в дом. Там в темном коридоре у стены стояли женские туфли. Судя по размеру, они никак не могли принадлежать хозяйке дачи. У нее стопа маленькая, туфли же были узкими и длинными. А насколько мне известно, такой формы нога у Элки. Вера мне однажды жаловалась: мало, мол, того, что лапа у дочери длиннющая, так еще один из пальцев на сантиметр вперед больше других выпирает, обувь подобрать невозможно.
— Ну откуда же я знаю, где ваша Элла, — неспешно, слегка растягивая слова, точно старенький магнитофон с плавающим звуком, произнесла Наташа. — Ни вчера, ни сегодня она у меня не появлялась, и вообще, я ее не видела уже несколько месяцев.
Но я Артамонову уже не слушал. Я раздумывал над тем, как войти в дом, чтобы мое вторжение не выглядело разбойным нападением. Но ничего не придумал. Просто взял да и рванул в дом.
— Куда же вы? — запоздало закричала хозяйка дачи, однако меня уже ничем нельзя было остановить.
Когда я ворвался в коридор, от двери, расположенной слева, в комнату метнулся человек. Я бросился за ним. Помещение, куда я заскочил, было просторным, светлым, почти пустым. В нем было штук восемь окон, одно из которых, выходившее на задворки дачи, оказалось открытым. К нему и устремилась преследуемая мной персона. Ею оказалась девушка в красном батнике и белой, почти прозрачной юбке, сквозь которую просвечивала узкая полоска трусиков. Я кинулся за беглянкой. Сверкнув голыми пятками, она вскочила на подоконник, однако, перед тем как прыгнуть, замешкалась и, возможно, тем самым спасла свои ноги от переломов. В следующее мгновение я оказался у окна, схватил упиравшуюся девицу за талию и выдернул из окна. С грохотом мы повалились на пол и стали бороться. Пытаясь вырваться, моя жертва сопротивлялась, как дикая кошка. Но я же тренер по вольной борьбе! Держал я девицу крепко. Тут ей на помощь пришла хозяйка дачи. Она накинулась на меня, точно коршун, навалилась и стала отдирать руки от талии девушки. Общими усилиями обеим дамам удалось ослабить мой захват, и моя жертва выскользнула из моих рук, будто русалка с покрытым слизью хвостом. Но в последний момент я схватил девушку за лодыжку и потянул к себе. Она ударила меня свободной ногой, попала пяткой в нос. Я чертыхнулся, дернул за ногу сильнее и поймал вторую лодыжку.