Волчица в засаде
Шрифт:
— Я поджидала Эллу, — заговорила Наташа, — и услышала за спиной шорох. Оглянулась: из-за угла коттеджа вышел человек в черном, почти сразу же прогремел выстрел, и я увидела вспышку. Потом человек побежал между домами, а я брякнулась в лужу и укрылась за кустами.
— Раз человек убежал, зачем нужно было валиться в лужу и прятаться за кустами? — заметил я.
— Сама не знаю. Испугалась, наверное, сильно.
Я помолчал, переваривая услышанное, потом заявил:
— Стрелок-то, видать, мазилой был, раз в Элку с близкого расстояния попасть не сумел.
— Так
— Черт возьми! Ведь меня же могли убить! — неожиданно воскликнула Элка, наконец-то осознав, что полчаса назад была на волосок от гибели. — Пуля просвистела у меня над ухом и попала в кабинку туалета. Ужас какой! — и девушка, приложив ладони к щекам, потрясла головой, словно освобождаясь от страшного видения. — Но, Игорь, кому и зачем потребовалось убивать меня?
Я хлебнул чаю и откинулся на спинку стула.
— А ты не догадываешься?
— Нет, — призналась девушка.
— Попробую объяснить. Мы слишком близко подобрались к преступникам, запахло жареным, и они, опасаясь разоблачения, решили убить тебя, чтобы спрятать концы в воду. Мол, Элка прирезала Чака, украла деньги, а тайну, где они спрятаны, унесла с собой в могилу. Поняла?
— Поняла, — уныло произнесла Ягодкина. — Меня решили сделать козлом отпущения. С мертвого взятки гладки.
— Все верно. Теперь тебе нужно быть вдвойне бдительной. Преступник не успокоился, не затаился, как я ожидал, а наоборот — активизировался. Ты превратилась в ходячую мишень, поэтому дальнейшие поездки со мной отменяются.
Возражений у Элки не нашлось. Возразила Наташа.
— А мои? — девушка хотела спать и смотрела осовелыми глазами. — Мне можно поехать с тобой? Меня же никто не собирается убить.
— Сиди дома вместе с Элкой, — отрезал я. — Мне спокойней будет.
— Моя дача не самое безопасное место, где можно прятаться от убийцы, — заявила художница. — И ты сегодня убедился в этом.
— Подыщем вам другое убежище. А теперь, девочки, давайте ложиться спать. День сегодня выдался тяжелым.
Мы были здорово вымотаны и опустошены. Встали из-за стола, оставив на нем грязную посуду, и разбрелись по дому. Я прошелся по коттеджу, проверил, надежно ли закрыты все окна и двери, потом поднялся в мансарду. Девушки решили устроиться на ночлег вместе в комнате, расположенной рядом с кухней.
Я наконец-то разделся, залез под одеяло и с удовольствием вытянулся на кровати. Я выключил прикрепленную к краю ковра лампу-прищепку, повернулся на бок и прикрыл глаза.
Осень снова затянула мою любимую колыбельную, мерно застучав по крыше каплями дождя. Чарующие звуки. В голове закружился хоровод из обрывков мыслей, я задремал… Однако поспать в эту ночь как следует мне не пришлось. Неожиданно скрипнула на первом этаже дверь, затем ступенька, а несколько секунд спустя в мансарде появилась Наташа. Ее силуэт четко выделялся на фоне серого окна. Она потопталась у открытой двери, потом переступила порог и нерешительно
— Не спится? — полюбопытствовал я.
Артамонова, очевидно, решившая, что я уже сплю, при звуках моего голоса вздрогнула.
— Не спится, — повторила она эхом. — Холодно и страшно.
Глаза мои уже привыкли к темноте, и я разглядел, что Наташа была босиком, одета в коротенькую ночную рубашку.
— Полезешь ко мне под одеяло? — спросил я просто, без околичностей.
Артамонова молча кивнула, приблизилась к кровати и, когда я приподнял край одеяла, юркнула в постель. Ноги у нее были, как ледышки. Я обвил их своими ногами, просунул руку под ее голову. Она прильнула ко мне и затихла, точно мышка. От ее волос пахло чем-то детским, домашним. Я испытал нежность к лежащему рядом со мной милому, доверчивому существу и, совсем как ребенка, которого желают приголубить, стал гладить Наташу по спине, голове, рукам. Тело у нее было крепким, упругим, кожа гладкой, шелковистой. Я отыскал своими губами губы девушки и прильнул к ним. Наташа слегка выгнулась, сделала глубокий вдох, а потом медленно, с легким стоном выдохнула через нос и обмякла. И тогда я стал стаскивать с художницы рубашку…
Возвращение в город
Проснулся я рано, Наташа еще спала или делала вид, будто спит, во всяком случае, глаза у нее были закрыты, а на лице — умиротворенное выражение. Я встал, оделся и резко обернулся. Застигнутая врасплох, она быстро прикрыла глаза. Я сунул руку под одеяло и пощекотал Наташе ногу.
— Хватит притворяться, вставай!
Отдернув ногу, художница открыла глаза и лукаво улыбнулась.
— Подловил все-таки?
Я рассмеялся:
— А ты хитрой себя считаешь? Наблюдаешь за мной из-под опущенных ресниц и думаешь, будто я ничего не замечаю? Поднимайся давай! Нам в город ехать пора!
Наташа потянулась, сняла висевшую на спинке кровати рубашку. Ночью я изучил тело художницы на ощупь, а вот теперь хотелось взглянуть на него при дневном свете. Вуайеризмом не страдаю, однако иной раз не прочь понаблюдать за тем, как женщина переодевается… красивая женщина. Однако художница оказалась стыдливой особой. Она села в кровати, прикрылась одеялом и накинула на себя рубашку. Жаль, лишила пикантного зрелища. В отместку я сказал:
— Неудобно небось теперь будет Элке на глаза показаться?
Артамонова выскользнула из-под одеяла, встала и одернула рубашку.
— Из-за того, что ночь с тобой провела? — усмехаясь, уточнила она. — Так Ягодкина сама меня вчера из комнаты вытолкала. Иди, говорит, к Игорю, а то мужик по тебе сохнет.
— Насчет того, что сохнет, Элка, конечно, загнула, — осклабился я, подтрунивая над художницей. — Я все еще цвету и пахну, хотя вынужден признать, что в последнее время больше пахну, чем цвету, но до мумии, уверяю тебя, мне еще далеко. А вот Элке за то, что вытолкала тебя из комнаты, большое спасибо. Сегодняшняя ночь была лучшей ночью в моей жизни.