Волчица
Шрифт:
К Веронике подбежал Митька. Он с ужасом смотрел на лежавшего на траве бандита, на его изуродованную руку и на измазанную кровью пасть Дона.
Ржавый был без сознания.
– Неси из дома бинт и зеленку. Больше у меня ничего нет. А, анальгин там еще есть. Да, и пару дощечек прихвати.
– Ты что, собираешься его лечить? – изумился Митька.
– Нет, можно, конечно, оставить все так, как есть, у него начнется гангрена, и он умрет через неделю, другую. Можно сдать твоим коллегам, но тогда мы не
– Ты меня удивляешь! – уходя за аптечкой, прошептал себе под нос Митька. – Кто ты такая, какое рыжье? Рыжье?! Ведь рыжье, на воровском жаргоне означает… Золото! Они требуют у нее золото? Вот это поворот!
Пока Вероника обрабатывала Ржавому руку, он на секунду пришел в себя, но когда девушка стала вправлять кость, он закричал и снова впал в забытье. Вероника по-деловому наложила дощечки и крепко примотала их бинтом. Потом посмотрела на Митьку и сказала:
– Пока он в отключке, надо бы его подальше от заимки отнести.
– Буду я его еще таскать! Ружье у него забрать надо!
– А, в общем, ты прав. Пусть на глазах у нас очухивается. – Разжав ему зубы палкой, Вероника всыпала Ржавому в рот растолченные таблетки анальгина. – Скоро очнется, пошли в дом. Да, муки из подпола прихвати чуток, хоть лепешек испеку. Вероника зашла в сени, выдала Митьке кастрюльку, и, загнав Дона в дом, ждала возвращения Митьки. Митька вошел в сени с кастрюлькой полной муки, поставил ее на стол, отряхнулся и сел на лавку. Он был в шоке. Вероника выглянула на улицу – никого. И захлопнув дверь, задвинула щеколду.
Пока Вероника пекла лепешки, Митька сидел рядом и молчал. Он думал. У него ничего не укладывалось в голове. Потом все же посмотрел на Веронику и спросил:
– А про что он там говорил-то, про рыжье какое-то?
– А я почем знаю? Про ружье, мне показалось.
– Вероника, ты чего-то недоговариваешь, я это еще по рассказу дядьки понял.
– Вот у дядьки своего и спроси. А я ни про рыжье, ни про ружье ничего не знаю. Что-то, видно, задолжал отец, вот они и крутятся возле заимки. Хотя столько лет прошло. Отец мне перед смертью строго настрого велел уходить отсюда. Иди, говорил, к тетке или в дальнее зимовье.
– А откуда ты такие слова знаешь? Будто сама на зоне побывала? – спросил, еще не совсем поверивший девушке Митька.
– Да не знаю я ничего! Отец, сутки перед смертью лежал, бредил все… Вот и наслушалась всякого.
– А почему ты назвалась Волчицей?
– А кто я есть? Живу тут как одинокая волчица. Сама рыбачу, сама охочусь, все сама! – потом помолчала немного и, вздохнув, сказала, – меня так папа называл. В шутку, конечно.
Схватив из мисочки горячую лепешку, Митька обжег пальцы, и, перекидывая ее
– Вкусные! – откусив кусочек, сказал Митька.
К нему тут же подошел Дон, и положил голову ему на колени.
– Ой, гляди, признал тебя! Раз еду выпрашивает. И это несмотря на то, что ты его обидел!
– Чем это я его обидел?
– Ты сказал, что алабаи не могут быть служебными собаками. Убедился теперь, что такое Туркменский волкодав? И это все притом, что я его почти ничему не учила. У них это все в крови!
– Убедился! Как он его взял! – и дал Дону целую лепешку, предварительно остудив ее.
– Смотри, кажется, очухался! – сказала Вероника, смотря в щель ставни. – Встает. Качается…
– Еще бы!
Ржавый, встал, и, прижав к животу больную руку, побрел в сторону тайги, даже не оглянувшись на заимку.
Вероника проводила его взглядом. Над тайгой, лугом и речкой сгущался туман. Скоро рассвет. Девушка посмотрела на жадно уплетающего лепешки Митьку и сказала:
– Гляди, уже почти рассвело. Надо уходить отсюда.
Митька чуть не поперхнулся. Он положил недоеденную лепешку, и, посмотрев на девушку, спросил:
– Куда?
– В деревню опасно, в Райцентр тоже. Пойдем в дальнее зимовье. Там они нас не найдут. Если не хочешь идти со мной, иди к дядьке.
– А как же заимка, как золото?
– Что ты все заладил, золото, золото! Нет тут никакого золота.
– Мы уйдем, дом пустой будет. Пусть ищут тут, что хотят. Пока Ржавый до своего напарника доплетется, мы уже далеко будем. А коллеги твои пусть ими и занимаются. Ловят их тут, узнают, кто этот пахан их… Мне без разницы. Надоело в страхе жить.
– Слушай, а ты говорила, отца зимой убили. И почему тогда в дом к тебе стали лазать только в конце лета?
– А я откуда знаю? Все, беру самое необходимое. Лепешки тоже надо взять. Мить, там за печкой тележка стоит. И торба на Дона. Собираемся и уматываем.
Вероника быстро покидала в торбы все самое необходимое, документы, немного денег и кое-что из одежды. В тележку положила все имеющиеся в доме патроны, ружья, подошла к фикусу в огромной кадке и задумалась… Как теперь золото из кадки забрать? Парень с нее глаз не спускает. Придется тащить и цветок…
Митька посмотрел на сборы девушки – ему стало интересно, почему она так странно смотрит на цветок? Он тоже подошел к фикусу и потрогал его глянцевые листья.
– Ты и пальму собираешься с собой брать?
– Это не пальма! Ботаник хренов! Фикус это! Лучше помоги мне его поднять и поставить в тележку.
– Ну, фикус! На фига ты его в тайгу, в такую даль тащишь?
– Память это! О матери моей! Она его в день моего рождения посадила!
– Ну, – почесав затылок, промычал Митька, – тогда да…