Волчицы из Машкуля
Шрифт:
Наступило 3 июня.
В тот день на мельнице Жаке в коммуне Сен-Коломбен собралось немало народа.
С самого утра сюда постоянно подходили и отсюда уходили женщины и нищие, а с наступлением ночи сад перед фермой стал походить на бивак.
По дорогам и напрямик через поля сюда поминутно прибывали мужчины в блузах и охотничьих куртках, вооруженные ружьями, саблями, пистолетами; назвав пароль часовому, стоявшему у фермы, они проходили в сад, ставили ружья в козлы, расставленные вдоль живой изгороди, отделявшей сад от внутреннего двора, и, так же как и те,
Храбрость и верность своим убеждениям достойны всяческого уважения; каких бы взглядов ни придерживался человек, он всегда испытывает гордость, если находит эти качества у друзей, и просто счастлив, если встречает их у врагов.
Можно спорить по поводу политических идеалов, за которые люди готовы идти на верную смерть, сам Господь Бог не сможет им помочь; но, даже потерпев поражение, они имеют право на уважение и не должны проходить через кавдинское иго обсуждений.
В древности говорили: «Горе побежденным!» — но тогда люди были язычниками и милосердие не могло исповедоваться их ложными богами.
Не разделяя политических убеждений вандейцев, мы считаем, что в 1832 году они продемонстрировали всей Франции, где уже в ту пору начинали входить в моду мелочные, торгашеские, корыстные идеи, в конце концов захлестнувшие всю страну, что собой представляло благородное и рыцарское движение, особенно когда стало известно, что большинство его участников не строили иллюзий насчет исхода борьбы и готовы были погибнуть.
Как бы то ни было, имена этих людей уже принадлежат истории, и мы будем, если не прославлять, то, по крайней мере, оправдывать их поступки, если это не будет выходить за рамки нашего повествования.
Внутри мельницы Жаке народу было поменьше, чем снаружи, но зато шума было много больше.
Несколько командиров получали последние инструкции и совещались, планируя совместные действия на следующий день; дворяне делились впечатлениями прошедшего богатого событиями дня: сбором в ландах Вержери и несколькими стычками с правительственными войсками.
Среди дворян выделялся своим пламенным красноречием маркиз де Суде; к нему словно вернулись его двадцать лет; с юношеским нетерпением он ожидал рассвета и в своем лихорадочном нетерпении уже думал, что солнце не взойдет и завтрашний день никогда не наступит. Воспользовавшись временем, необходимым земле для совершения своего оборота, он давал урок тактики окружавшим его молодым людям.
Устроившийся в углу по соседству с очагом, Мишель был здесь единственным человеком, чьи мысли не были поглощены предстоящими событиями.
Утром его положение осложнилось еще больше.
Несколько друзей и соседей маркиза подошли к Мишелю с поздравлениями по поводу его предстоящего бракосочетания с мадемуазель де Суде.
Он чувствовал, что с каждым шагом все больше и больше запутывается в сети, добровольно позволив накинуть ее на себя. На свою беду, Мишель понимал, что, как бы он ни старался, ему не удастся сдержать слово, которое у него вырвала Мари, и он не сможет
С каждой минутой ему становилось все грустнее, и своим мрачным видом он выделялся среди оживленных лиц окружавших его людей.
Когда Мишелю стало невыносимо от царивших вокруг него сутолоки и шума, он встал и незаметно вышел.
Он пересек двор, и, обойдя сзади колеса мельницы, забрался в сад, спустился по течению реки и присел на перила маленького мостика шагах в двухстах от дома.
Мишель просидел около часа, раздумывая о своем незавидном положении, когда заметил приближавшегося к нему человека, следовавшего тем же путем, что и он.
— Это вы, господин Мишель? — спросил мужчина.
— Жан Уллье! — воскликнул Мишель. — Жан Уллье! Само Небо посылает вас мне на помощь. Как давно вы вернулись?
— Около получаса назад.
— Вы видели Мари?
— Да, я видел мадемуазель Мари.
И старый егерь со вздохом поднял глаза к небу.
Голос, каким Жан произнес эти слова, и сопровождавшие его жест и вздох красноречиво свидетельствовали о том, что он не ошибся, распознав причину упадка сил девушки, и сумел, наконец, оценить всю серьезность создавшегося положения.
И Мишель понял это, ибо он прикрыл лицо руками, и только смог прошептать:
— Бедная Мари!
Жан Уллье выслушал его, не скрывая своего сострадания, затем, немного помолчав, спросил:
— Вы на что-нибудь решились?
— Нет, но надеюсь, что завтра пуля избавит меня от этой заботы.
— О! — отозвался Жан Уллье. — Не следует на это рассчитывать: пуля слепа и обходит тех, кто призывает ее к себе.
— Ах! Господин Жан, — произнес Мишель, качая головой, — мы так несчастны!
— Да, кажется, вы и впрямь страдаете из-за того, что вы называете любовью, а в действительности из-за сущей безделицы! Боже мой, разве я бы раньше поверил, если бы кто-нибудь мне сказал, что две девочки, бесстрашно и беззаботно следовавшие на охоте за мной и своим отцом, влюбятся в первого встречного мальчишку, натянувшего на голову шляпу, и только потому, что его лицо скорее напоминало девичье, в то время как сами девочки своими повадками больше походили на мальчишек?
— Увы! Мой бедный Жан, таково роковое стечение обстоятельств.
— Нет, — продолжал вандеец, — не надо винить судьбу: во всем виноват только я… В конце концов, если вам не хватает смелости поговорить с глазу на глаз с потерявшей голову Бертой, сможете ли вы, по крайней мере, остаться честным человеком?
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы стать ближе Мари; вы можете рассчитывать на меня, пока будете оказывать мне помощь.
— Кто вам сказал, чтобы вы сблизились с Мари? Бедное дитя! У нее больше здравого смысла, чем у вас. Она не может стать вашей женой; она вам об этом сказала в тот день, вернее, в ту ночь, и была сто раз права; только любовь к Берте завела ее слишком далеко: она хочет обречь себя на страдания, чтобы избавить от них свою сестру, но ни вы, ни я не должны этого допустить.