Волчий хребет
Шрифт:
Что сейчас мог чувствовать Ранульф? Чувствует ли он мою тревогу за него? Или это все сказки для таких непосвящённых, как я.
Я встала и подошла к окну, натянув на плечи плед. Снаружи бушевала сильная метель, и я представляла самые худшие сценарии в голове. Сон не шел. На душе было тоскливо и тревожно. Сумрак в комнате лишь усугублял мое беспокойство и тревогу, а ветер стучал в окно так, словно принес плохие вести. Мне было трудно справиться с ожиданием, каждая минута без вестей приносила только больше страха и тревоги. Я не могла избавиться от мыслей о том, что что-то плохое могло случиться там, в горах и как бы не пыталась, не могла отогнать их.
Мое воображение рисовало жуткие сцены -
Я решила лечь и попробовать вспомнить что-то хорошее, тепло его рук, поддерживающих меня, его мимолетную улыбку, и в этот момент я отчетливо поняла, что не представляю, что будет со мной, если я потеряю еще и Ранульфа.
Я не любила Генри, и, выходя за него, выполняла дочерний долг перед родом. Но он не был плохим мужем, он не бил меня, он скрывал свои интрижки и не позорил меня, я не была унижена и не стала парией в обществе. Все мои прихоти были выполнены, хотя я и не была слишком прихотливой. Генри баловал меня по средствам, покупая украшения и меха, в нарядах я тоже была не ограничена, как и в развлечениях. Мой муж водил меня в театр раз в месяц, всегда на премьеру. Мы посещали так же и оперу, и балет. И я привязалась к нему, хоть ночи и были с ним..., ну не знаю, странные что ли. Генри заботился только о себе и, получив свое, тут же отворачивался спать. А я в такие ночи чувствовала себя оплеванной, грязной и ждала, когда муж уснет окончательно, бежала мыться. Может, так было не у всех? Я не знаю, мне не с чем сравнивать, а с подругами мы не говорили о таком, в империи это было не принято, обсуждать интимную жизнь супругов. И когда Генри умер, я была разбита и подавлена. Я тосковала по нему и помню ту боль, которую испытывала недавно, но благодаря Мейдону я встряхнулась, а что будет со мной, если не вернется Ранульф? Я боялась предположить.
Время тянулось так медленно, и ночь казалась бесконечной. Я пыталась успокоиться, проговаривала себе, что все будет хорошо, но беспокойство не покидало меня. Мне казалось, что каждое скрипящее дерево за окном и каждый вой ветра, кричали мне о том, что Ранульф в опасности.
Мне показалось, я на какое-то время заснула, потом резко проснулась от завывания ветра за окном и в трубе камина, проникающего в мое сознание, и снова возвращалась к мыслям беспокоящим меня.
Так продолжалось всю ночь.
Я снова и снова просыпалась, проклиная эту метель и пытаясь убедить себя, что Ранульф непременно вернется. С неуверенностью и тревогой я ожидала конца ночи, когда можно будет выйти из дома и узнать, что случилось на горной тропе.
***
К утру от метели не осталось и следа, когда именно закончилась метель, я не заметила, наверное, уснула. Но утром мои ночные терзания оставили меня истощенной и опустошенной. Не смотря на усталость и ломоту в теле, я не стала разлеживаться, умылась и привела себя в порядок. Следовало бы позавтракать, но я знала, что это бессмысленно. Кусок в горло все равно не полезет. Я заварила себе травяной чай и бездумно пила горячий напиток глядя в одну точку, пока громкий стук не выдернул меня из пустоты.
– Инге, доброе утро!
– Я, если честно, позавидовала Инлингу, оказавшемуся за дверью, сразу видно человек спал спокойно.
– Вот, я привез тебе ткань, о которой вы вчера говорили с Иввой. Это белый шелк, очень качественный и идеально подходящий для вышивки, -
– Спасибо Инлинг, - Поблагодарила я его, вышивка могла помочь мне отрешиться от мыслей.
– Проходи, будешь чай?
– Предложила я не из вежливости, как можно было расценить мое приглашение. Инлиг мог стать тем, у кого я могла узнать о том, что случилось в горах. Я вошла в гостиную и разложила сверток на столе.
– Этот шелк - просто сокровище Инлинг.
– Я провела рукой по гладкой поверхности, представляя какие потрясающие узоры можно создать с его помощью.
– Я вполне уверен, что тебе удастся создать нечто впечатляющее, - ответил он мне, устраиваясь в кресле возле столика, где я пила чай.
– К тому же, я привез серебряные нити, чтобы ты могла добавить их к вышивке, Ивва передала. Говорит, они подчеркнут снежные узоры, которыми ты собралась расшить ткань, и придадут будущему платью особое очарование.
– Ивва права, Инлинг, эта вышивка будет похожа на настоящий зимний пейзаж, который мороз рисует на окнах.
– Улыбнулась я, уже представляя, как собираюсь использовать серебряные нити.
– Я уверен Инге, твои шедевры из белого шелка и серебряных нитей станут произведениями искусства, которые оценят все!
– Инлинг тепло улыбнулся мне, и я поспешила завернуть ткань обратно в бумагу и налить гостю горячего чая.
Устраиваясь напротив него, я решила не ждать подходящего момента, а прямо спросить есть ли новости с гор.
– Инлинг, известно ли что-нибудь о тех, кто ушел на горные тропы?
– Я спрашивала обтекаемо, старясь не проявлять прямого интереса, но мне не удалось.
– А я то все думаю, почему ты выглядишь так же, как в нашу первую встречу на ярмарке в Лизинбурге, хотя Ивва и говорила, что ты похорошела.
– Я смутилась от его слов, но взгляд не отвела. Инлинг тоже не торопился отводить от меня взгляд. А потом с какой-то грустью улыбнувшись, произнес: - Ранульф, быстрый же ты, однако, хитрец! Все с ним в порядке Инге, они вернуться, как только пробьют дорогу от тропы до Долины. Все они живы, не переживай. На тропе есть домик, каменный, крепкий, но на случай обвала в доме есть подвал. Утром прилетал почтовый ворон, Ранульф писал, что все хорошо и они с Вульфрихом, и Роном, это наш умелец-воздушник, слабосилок конечно, но зато свой!
– Инлинг улыбнулся так, словно этот неизвестный Рон, был личным его достижением, которым он гордился.
– Так что дня за четыре управятся. Увидишь ты скоро своего волка. Эх, не волком ему нужно было родиться, не волком. Хитер, как лисица!
– Усмехнулся Инлинг и залпом допил остатки чая.
– Мне пора, красавица! Но я еще заеду, потрепать нервы твоему дружку.
Он быстро поднялся и, накинув полушубок, ушёл, оставив меня раздираемую сомнениями и безграничным счастьем, что все обошлось.
После ухода Инлинга я убрала чашки, сполоснув их, а потом занялась таканью, нужно было наметить рисунок.
Я бережно достала белый шелк из свертка, в котором находились нити белые шелковые и серебряные. На дне покоилась вышивальная рама, которой я очень обрадовалась. Ивва обо всем подумала и позаботилась.
Разложив шелк на столе, я взялась за работу. Грифельные мазки легко ложились на ткань, создавая будущий узор. Ткани было не много, метра три всего, и к обеду я уже разрисовала все плотно и даже натянула его на вышивальной раме, предвкушая момент, когда эта ткань превратится в воплощение моих фантазий. Вдохновленная словами Инлинга я начала вышивать, пробные стежки ложились друг за другом, формируя снежные узоры белыми шелковыми нитями, которые чередовались блестящими серебряными. Время летело, а я погружалась в свою работу, создавая узор за узором.