Волчий Сват
Шрифт:
– Ну и Коля-Николай, в поле зайцев не гоняй! – начинал восхищаться Вычужанин, еще и не открыв дневника и шутливо вываживая его на руке, словно тот представлял из себя что-то весомое: – Да в нем от одних пятерок не меньше пуда.
И все же взглядом-бегляком пробегал по страницам дневника, ахал и даже охал:
– Ежели бы я так учился, я знаешь бы где был?
– Где? – доверчиво любопытничал Клюха.
– Не ниже как в райкоме партии. И командовал бы: «А ну подать мне сюда этого-разэтакого-всякого!» Ох и поплясали бы передо мной, как пред праздничной дудой!
Клюха так
– Клавдия Якимовна, – зовет Вычужанин мать, – брось ты там свои выпивонно-закусонные приготовления. Посмотри, каким тебя подарком сын вознаградил!
Мать, чуть прислезив глаза, бережно, как будто это мина, что из-за неосторожного движения может взорваться, берет дневник и вдруг огорченно вопрошает:
– Колька, а почему по пению-то четыре? Ведь ты вон как ревешь, когда чего бывает не по-твоему.
– Ки… Клавдия Якимовна! – укоряет ее старший лесничий. – Да разве это предмет – пение?
А Клюха уже отвлечен от разговора незначительной заичкой Вычужанина, когда он чуть было не назвал мать ее истинным, как она утверждает, «церковным именем». Вообще она не Клавдия, как все ее зовут, а Кикилия. Но об этом, насколько Клюхе известно, знают только самые близкие. Откуда же прознал ее имя Вычужанин? Может, ревниво забилось в нем предположение, он не к отцу на кордон наведывается, а к его матери? Вон как по-молодому розовеет она щеками, когда от печи к столу мечется.
Все эти, как многие могли бы посчитать, нееговозрастные предположения стали гнездиться в душе Клюхи с прошлого лета, которое было отмечено разом двумя гостеваниями. К ним приехала почти в один день тетя Фаина – младшая сестра матери – с мужем Яковом Фомичом и лесхозовский завклубом Перфишка – пересмешник и баламутец. Чего его на кордон тогда принесло, Клюха так и не уразумел.
Жили гости, как и полагается по их значимости, в разных местах. Фаина с Яковом Фомичом располагались в горнице, а Перфишка обретался на подловке в амбаре. Благо, там еще прошлогоднее сено не успело до конца обтрухлявиться.
Яков Фомич – а был он мужиком при животце и борцовском крутоплечии – любил рыбалкой баловаться. Потому и просиживал целый день с удочкой то на озере, то на реке, а то и на пруд, что был в шести верстах, наведывался.
Фаина же не была подвержена каким-либо стойким увлечениям. Пойдет она, бывало, за грибами: два-три исчервленных масленка искрошит и бросит это занятие. Даже на земляничной полянке, куда ее вывел Клюха, она долго не задержалась. Клюнула своими длинноноготными пальчиками несколько ягодок и сообщила:
– Скучно у вас тут. Как Кика все это терпит?
Клюха с Фаиной не спорил, конечно, с весельем на кордоне действительно не очень жирно. Зато столько тут всего, что не дает скучать. Вон на той ветлице сизоворонка живет. При желании можно выследить, как она кормит птенцов. А на Гаевой поляне нора есть. В ней лиса с лисовятами обретается. В бобровом уремье, коли чуть припоздниться, можно услышать настоящего филина.
Да мало ли еще чего увидишь и встретишь в лесу! А что в городе? Жди, когда зверинец
Правда, эта мысль не вполне ему, Клюхе, принадлежит. Так говорит Вычужанин, когда мать его пытает, чего это он – такой молодой и умный – гноит свою жизнь по медвежьим углам?
Правда, насчет медвежьих углов она, конечно, загибает. Нету их в Перфильевском лесу, в котором Алифашкин кордон расположен. Бирюки, спору нет, водятся. Лис хватает. А вот с медведями не повезло. Правда, учительница географии Зоя Прокоповна говорит, что раньше не только медведи, мамонты тут водились. Но когда это было, ни Бог не ведает, ни черт не знает.
Эту складушную поговорку Клюха подцепил у того же Перфишки, который, гад, без зазрения совести утверждает, что это про его честь назван так окружный лес. Но это, конечно, смешно! Перфишки-то и двадцати лет от роду нету, а один Алифашкин кордон существует тут годов сто, а то и больше. Во всяком случае, и прадед Клюхин заимку здесь имел.
Перфишка – парень юлеватый не только глазами, но всей своей натурой, что ли. По-змеиному в душу умеет влезть. И не хошь, бывало, а пойдешь по его научке. Потому Клюха страсть как не любит Перфишку. Зато мать его примолует. «Шалый малый, – говорит. – И душа у него постоянно в пожаре пребывает».
Но это, точно знает Клюха, не ее слова. Их ей втемяшил тот же Вычужанин. У Дениса Власича слабость к Перфишке. Он его завсегда среди других лесхозовцев хоть чем, но выделит. Вот это за директора оставался, премию, другими невиданную, ему отвалил, кою тот тут же прогусарил. Перфишка хотя и молодяк, но чарки мимо рта не пронесет и юбку, коль она рядом прошуршит, не преминет к земле приштопать. Потому девки возле него со своей полоротостью огинаются. Любят слушать, как он им байки точает и разные анекдотцы травит. А шутковец Перфишка действительно отменный. Правда, все они у него, как говорит Вычужанин, «соленые в горчинку». Но Клюха точно не знает, какие именно, ежели это выражение перевести на общедоступный язык улицы или простого пацанячьего общения. Зато именно Колька Алифашкин ему кликуху чуть было не присобачил. Помимо всего прочего Перфишка страсть как был горячий. Чуть чего не так, он весь белью губовной исходит и глазами аж косеть зачинает. Вот за это и прозвал его Клюха Психом Психоновичем. Поназывали его так в лесхозе какое-то время, а потом опять стали величать по-старому – Перфишкой.
И вот эти трое – тетя Фаина, которую муж для себя почему-то величает Кларой, Яков Фомич и Перфишка обретались, как уже сказано, на Алифашкином кордоне и занимались всяк своим делом. Правда, Перфишка практически ничего не делал. Утром долго дрых на сеновале. Потом, выканючив у отца чарку «для сугрева кентюха», принимался злить волкодава Мухтара, по случаю приезда гостей посаженного на цепь и воспринимающего это как самое большое притеснение собачьей личности.
Мухтар злел не как другие собаки. Он не лаял, не рычал, а, кровенея глазами, хрипел, словно ошейник, которым его обратали, разом превращался в удавку и не давал издать сколько-то собачий звук. И пена у него из пасти клубилась, будто он действительно задыхается.